Убийство на улице Чехова
Шрифт:
— Хм… Наверное! — пожал плечами Любенов.
— Доктор Анастасий Буков подтвердит твои показания?
— Еще бы ему не подтвердить! — улыбнулся Любенов.
Я поблагодарил его и проводил к выходу.
Дора Басмаджиева ожидала меня в спальне Радоя. Она была в пальто, готовая уйти, стояла посреди комнаты и смотрела на меня с нескрываемым озлоблением.
— Вы не имеете никакого права злоупотреблять моим терпением! — сказала она.
— Пожалуйста! — развел я руками. — Вы можете идти, когда пожелаете! Если хотите — идите хоть сейчас.
Она пошла к двери.
— Только я попросил бы вас ответить на
Взявшись за ручку двери, она обернулась ко мне, и злобное выражение ее лица тут же исчезло. Теперь она, может быть, больше всего была похожа на себя: приятная, но холодная, чувствительная, но и расчетливая.
— Когда я вчера услышала, что профессор возвращается домой, мне показалось, он разговаривал с женщиной. Я подумала, что это его дочь Надя. А с Надей я не хотела видеться, да и он не желал, чтобы такая встреча между нами состоялась именно в день его именин. Я убежала в кладовую. Услышав, что наружная дверь закрывается, я незаметно ушла через черный ход и спустилась по лестнице. Ключ остался у меня.
Она вынула из своей сумочки два ключа и подала их мне.
— Один от главного входа, другой, поменьше, от черного. Час тому назад принесли срочную телеграмму от Радоя, он завтра прибывает самолетом. Передайте ему, пожалуйста, эти ключи — он ведь прямой наследник своего отца.
Не открывала ли эта хитрая красавица шкатулку профессора, не успела ли она прочесть письмо Радоя? Если судить по ее агрессивному поведению в это утро, письмо она прочла. Впрочем, прочла или нет — это уже не имело значения, представление, режиссером которого был я, заканчивалось.
— Благодарю! — кивнул я, забирая оба ключа.
Она взялась за ручки двери, но медлила. На лице ее появилось смущенное выражение.
— Ведь вы не будете уличать моего брата из-за… этой электрической плитки? — спросила она.
Я с досадой махнул рукой.
— Он такой болезненный… И нуждается в дополнительных средствах, чтобы приобретать кое-какие вещи! — сказала она.
— Спокойной ночи! — попрощался я и, снова махнув рукой, отвернулся.
Потом, когда я вышел в коридор, сержант Наум подал мне запечатанный конверт. Служба, занимающаяся почтой, телеграфом и телефоном (ПТТ), сообщала мне, что с седьмого на восьмое января с. г. в одиннадцать часов вечера по телефону профессора звонил кмет [10] из его родного села. Разговор продолжался три-четыре минуты. Потом профессор положил трубку, а через минуту телефонная станция связь прервала. Телефон Астарджиева продолжал показывать «занято» еще довольно длительное время.
10
Кмет — сельский староста.
Итак, все постепенно становилось на свои места. Перед моими глазами разворачивалась картина полного провала. Я был в отчаянии.
Мы начали заключительное совещание ровно в пять часов вечера. Прежде всего я предоставил слово инспектору Манчеву.
Конечно, я тут же заметил, что он был не в настроении, точно страдал от зубной боли, и ему явно не хотелось говорить.
— Я так же, как и вы, товарищ майор, считал, — начал он, — что доктор Беровский — один из участников убийства. Проведенные мной розыски, к сожалению, доказали обратное. То есть, — попытался он исправить ошибку, — не к сожалению, а к его счастью — я не знаю, как точнее выразиться.
— К его счастью! — сказал Данчев.
— Хорошо,
Манчев замолчал, закурил сигарету и, откинувшись на спинку стула, глубоко затянулся.
— Поскольку моя гипотеза сходна с гипотезой товарища Манчева, отчасти или полностью, — сказал я, — я предлагаю дать мне слово сразу после него. Вы не против, товарищ Данчев?
— О, пожалуйста! — ответил Данчев. — Я ведь веду свое расследование совершенно по иному пути.
— Ну, может, хотя бы вы удивите нас какой-нибудь приятной новостью, — сказал я.
Потом я рассказал все, что я услышал от Кодова.
Сказал им, что Веселин Любенов подтвердил слова Кодова.
И в завершение рассказа прочел им справку, которую я получил из службы, занимающейся ПТТ.
После короткого молчания Данчев сказал:
— Что делать, случается, что жизнь переворачивает с ног на голову наши гипотезы. Мы как будто ищем обстоятельства, которые должны подтвердить наши подозрения, а получается наоборот — обнаруживаем обстоятельства, которые разбивают в пух и прах наши первоначальные подозрения. Нечто подобное случилось и с вами.
— Нет «вас» и «нас», — сказал я. — Мы действуем сообща, преследуя одну цель.
— Это, безусловно, верно, мы преследуем одну цель, но согласитесь, товарищ майор, по пути к этой цели вы с Манчевым отправились в одном направлении, а я, с вашего позволения, избрал другое.
У меня не было настроения разговаривать, поэтому я только кивнул и попросил его докладывать.
Вот суть его рассказа.
Уже в самом начале предварительного следствия он усомнился в побуждениях, которые мы с Манчевым считали лежащими в основе преступления, — материальная заинтересованность Кодова и корыстная любовь к славе доктора Беровского. Исследовав способ, каким было осуществлено убийство, он пришел к заключению, что оно было совершено спонтанно, а такие убийства, по его мнению, обыкновенно обусловливаются «дикими страстями» и более или менее «дикими» по складу мышления людьми.
Дичайшая «месть», жажда отмщения вспыхивает якобы чаще всего у ревнивцев — у людей, которые считают свою честь «украденной», или «попранной», или «задетой» — и прочее в том же роде. А профессор, с какой стороны на него ни посмотри, не был способен ни «украсть», ни «попрать», ни «задеть» чью-либо честь. Следовательно, он не был и не мог быть объектом отмщения.
Тогда Данчеву пришла в голову мысль, что в данном случае обстоятельства говорили о какой-то фатальной ОШИБКЕ. Просто мститель убил профессора по ошибке — и все.