Убийство на улице Чехова
Шрифт:
— Когда вы прибыли к тому дому на улице Чехова, почему твой клиент не вышел из машины, а вышел ты?
— Он попросил меня, товарищ.
— Что было в узле?
— Не знаю, товарищ. Было уложено в картонную коробку и довольно тяжелое. Наверное, из металла.
— Куда вы отвезли это что-то?
— Опять туда же, товарищ. На улицу Коларовскую, дом 45. Человек мне заплатил, поблагодарил и вошел в дом с этой вещью.
Я набрал номер телефона профессора. Ответил сержант Наум. Я приказал ему спросить у Доры Басмаджиевой, как зовут ее брата, улицу и этаж. Через полминуты сержант докладывает:
Я поблагодарил водителя и служащую и вышел из диспетчерской. А моему водителю дал указание:
— Угол бульвара Заимова и улицы Пауна Грозданова!
Я спросил управляющего кооперативной мастерской по ремонту бытовой техники:
— Работает у вас человек по имени Иван Пырванов Филипов?
— Есть такой товарищ! — сказал заведующий и слегка вздохнул.
— Если судить по вашему лицу, то он порядочный фрукт?
Управляющий молча пожал плечами.
— Где этот человек?
— Со вчерашнего дня — в отпуске по болезни.
— Хм! — сказал я. — Часто он «болеет»?
— Да бывает. В зависимости от «частного сектора». Как скопится много приборов для ремонта, запирается дома и «болеет». Он у себя оборудовал мастерскую. Нашел врачей, которые выписывают ему бюллетень.
— Почему вы его не уволите? — спросил я, хотя уже потерял всякий интерес к этому типу.
— Как его уволить, когда он оправдывает свое отсутствие медицинскими справками! — развел руки заведующий. — Да и за него заступаются разные видные люди. У него есть сестра, секретарь знаменитого профессора. Она два раза хныкала здесь, чтобы я не держал себя строго с ее братиком, потому, мол, что он болезненный еще с детских лет!
— Если вас трогает подобное хныканье, — сказал я, — то этот мерзавец долго еще будет на вас ездить.
Переполненный гневом и горечью, я вышел на улицу. У меня было чувство, что доктор Беровский возносится к праведникам. Так рисуют на иконах вознесение сына божьего к своему отцу. Я почувствовал свои руки пустыми — такими пустыми, что они просто болели, точно отмороженные.
Поблизости была телефонная будка. Я набрал номер и попросил связать меня с лаборантом Любеновым.
— Ну, как себя чувствуете, что делаете? — спросил я молодого человека.
— Чтобы очень уж весело — нет, но работаем.
— А как доктор Беровский — он как ведет себя?
— Нормально.
— Скажи мне, Любенов, он выходил вчера в рабочее время?
После небольшой паузы Любенов ответил:
— В рабочее время он никуда не выходил.
— Благодарю, друг! — И я, как идиот, кивнул трубке.
У меня оставалась еще надежда. Я решил и ее положить на весы, чтобы хоть как-то утяжелить ту чашу, на которую я нагромоздил винтики и колесики моей гипотезы. Тот, кто возил шкатулку к слесарю, чтобы открыть ее, мог навести меня на след!
В Софии было два слесаря, которые были мастерами по старым шкатулкам. Одного звали бай Трифон, а другого — бай Петр.
Поехал к первому.
— Бай Трифон, — спросил я, — приносили к тебе открывать небольшую старую шкатулку марки «Буржев»?
Старик подумал и отрицательно покачал головой.
— Ты уверен? — Я хватался за соломинку как утопающий. — Может, месяц,
Старик опять покачал головой:
— Не помню, чтобы мне приносили шкатулку марки «Буржев» ни вчера, ни позавчера, ни год тому назад! Вот! — Он надел очки и раскрыл обшарпанную общую тетрадь, такую ветхую, будто она была еще с времен Балканской войны. Перелистав ее, остановил взгляд на одной из последних страниц и начал водить по ней указательным пальцем, как это делает старьевщик своей палочкой, когда копается в выброшенном старье. — Ведь я тебе сказал, уважаемый… Вот… никакого «Буржева»! Посмотри сам, уважаемый, убедись!
У меня не было оснований не верить ему — с бай Трифоном я работал около десяти лет и относился к нему с почтением.
И у Петра пошло хорошо. Но… но — вспять от «полезного эффекта», как теперь говорят.
На мой вопрос о том, имел ли он дело в последнее время или раньше — имел ли он вообще дело со шкатулкой марки «Буржев», бай Петр поднял очки (они напоминали очки врача) над поседевшими бровями, подкрутил торчащие усы, обесцвеченные хной (признак бывалого охотника), и с хитрой улыбкой спросил:
— Угостишь, если я тебе скажу?
— О чем говорить! — обрадовался я, слегка окрыленный.
— Чем ты, например, угостишь?
— Как всегда, бай Петр, коробка рахат-лукума!
Он, слегка наклонив голову к левому плечу, сказал:
— Эту шкатулку марки «Буржев» привез три дня тому назад один профессор, по имени Иван Астарджиев. Ее принес его шофер, потому что профессор выглядел так, что не смог бы поднять даже кошку.
Я присел на единственный стул в мастерской и начал растирать себе голову, потому что я вдруг почувствовал что-то вроде головокружения.
— Дальше? — сказал я не своим голосом.
— Профессор потерял свой ключ и принес мне шкатулку, чтобы я ее открыл. А секрет замка был чертовски замысловатым, и я долго бился над ним и под конец вынужден был применить силу. Открыл, но секрет повредил. Тогда я сказал профессору: «Если вы хотите, ваша милость, чтобы я снова наладил эту чертовщину, то это будет стоить вам довольно дорого: надо будет купить на черном рынке кое-какие детали». — «Сколько это будет стоить?» — спросил профессор. Я ему сказал, а он покраснел и захлопал ресницами, будто перед ним гасла и вспыхивала лампа в пятьсот ватт. И представь себе, молодой мой друг, он, ни слова не говоря, указал на шкатулку своему шоферу и сделал знак взять ее обратно. Потом, когда шофер унес шкатулку, его милость кинул мне на верстак десятилевовую бумажку и испарился через дверь как дух, выскочивший из какой-нибудь заброшенной могилы. Такого скупердяя я еще не видел и вряд ли увижу скоро… Что с тобой, молодой друг, у тебя не болит ли зуб?
— У меня болит душа, старый приятель! — просипел я и так же, как это сделал профессор три дня назад, потащился к двери, но не «испарился», как он, потому что я был далеко не таким худым, а выскользнул наружу правым плечом вперед — пока я слушал занятные сказки моего слесаря, делающего ключи, дверь показалась мне узкой, как игольное ушко. Я нырнул в снежный туман, и моя голова тут же перестала кружиться.
— Куда? — спросил меня водитель служебной машины.
Я пожал плечами.
— Никуда! — сказал я.