Убийство на верхнем этаже
Шрифт:
Нет. Он не заговорит об этом.
И разумеется, заговорил.
— Да, — с деланной непринужденностью начал он, — да, это досье… Значит, вы вчера с ним закончили?
— Разумеется. Уже в начале четвертого. И ждала вас до шести, но вы не приехали! И поскольку вы не оставили для меня никакого задания, — упрекнула она, — мне пришлось бездельничать и потратить впустую целых полтора часа. — Подразумевалось, что Роджер вправе транжирить свое время, как ему заблагорассудится, но пусть он в дальнейшем будет любезен к ее времени относиться бережней.
Роджер сдержался,
— И что вы… мгм… что вы об этом думаете, мисс Барнетт?
Мисс Барнетт предпочла отнестись к этому вопросу как к приказу. Было приказано — так она трактовала — обсудить некие обстоятельства, вернее, подвергнуть эти обстоятельства рассмотрению, как делает вторая сторона в сократовских диалогах, чтобы Сократ мог снять с души своей тяжесть и понять наконец, что именно его беспокоит, а также выяснить, надежны ли его идеи и не рассыплются ли они в прах, если облечь их в слова. Она повернулась к нему лицом, словно первая ученица, сложила руки на коленях и произнесла назидательно:
— Я думаю, что все это совершенно неинтересно. — При этом на лице ее было написано учтивое удивление: как он умен, если сумел все это придумать, надо же.
— Так-так-так, — пробормотал Роджер, брюзгливо отказываясь от лестной роли Сократа. — Значит, вы полагаете, что все это чепуха?
— Конечно, нет.
— Следовательно, вы думаете, во всем этом есть свой смысл?
— О, без сомнения. — Не требовалось музыкального слуха, чтобы уловить: именно сомнение является доминантой тона мисс Барнетт.
— Послушайте, — в отчаянии сказал Роджер, — что вы на самом-то деле думаете?
Мисс Барнетт скосила глаза на кончик своего прелестного носика.
— Боюсь, мистер Шерингэм, что я вообще ничего об этом не думаю. Я всегда беру за правило не включаться в содержание того материала, который печатаю. Это для того, чтобы не возникал интерес, а то моя скорость снижается.
— Не хотите ли вы сказать, — уставился на нее Роджер, — что все это напечатали, а о чем речь, не знаете?
— Я была бы очень признательна, если бы вы сочли возможным рассказать мне об этом, — чопорно произнесла мисс Барнетт. — Если, разумеется, вы не считаете, что нам надо продолжать ваш рассказ.
Роджер не мог отвести от нее глаз.
— Вы хотите сказать, — обрел он наконец дар речи, — что принадлежите к тем безмозглым машинисткам, которые копируют текст, совершенно не вникая в его смысл, и в результате совершают самые невообразимые ошибки? Ибо если вы это хотите мне внушить, то я вам не поверю.
У мисс Барнетт хватило совести слегка покраснеть.
— Вы совершенно правы, мистер Шерингэм, — сказала она спокойно, — это была уловка. Разумеется, я поняла, о чем ваша рукопись. Я просто старалась дать вам понять, будучи, так сказать, заинтересованной стороной, что предпочла бы не обсуждать с вами
Это был самый настоящий нагоняй, и Роджер взвился, будто его пришпорили:
— Тем более вам следовало бы желать, чтобы истина была обнаружена! По крайней мере я так себе представляю, — прибавил он совсем по-детски.
Его секретарша хранила учтивый нейтралитет.
— Отчего же? Дело это значит для меня не больше, чем если бы речь шла о ком-нибудь постороннем. Я свою тетушку не знала совсем, не испытывала к ней никаких родственных чувств и сейчас их не испытываю. Я не собираюсь принимать деньги, которые безо всякого усилия с моей стороны достанутся мне после ее смерти, и хотела бы предоставить все заботы, связанные с расследованием, Скотленд-Ярду — учреждению, которое я нахожу достаточно для этого компетентным. Если вы хотели добиться от меня откровенности, то теперь я удовлетворила ваше желание, вы не находите?
— Не нахожу. — Роджер был раздражен. — Сначала вы заявили, что как сторона заинтересованная не желаете обсуждать дело, а затем, что как сторона незаинтересованная не желаете выяснять подлинные его обстоятельства. Чем вы являетесь, мисс Барнетт, и что именно вы хотели сказать? — Пламя сражения полыхало на физиономии Роджера. Мисс Барнетт больше не представляла собой объекта невольного восхищения. Она являла собой препятствие на тропе, ведущей к Истине, и, как с таковым, с ней следовало обходиться, не теряя твердости.
Мисс Барнетт и сама поняла, что хватка ей изменяет.
— Я не вполне понимаю, мистер Шерингэм, какое право вы имеете разговаривать со мной в подобном тоне, — произнесла она уже не столь спокойно и не столь убежденно, как прежде.
— Сейчас я вам это скажу, — улыбнулся Роджер. — Нет у меня никакого права. Абсолютно никакого. Но я буду продолжать в таком тоне, если вы не прекратите идиотские попытки удержать меня, когда я иду по следу. А теперь безо всяких экивоков и прочего: что вы думаете о моей версии по поводу смерти вашей тетки?
— Ну, если вы настаиваете… — В голосе мисс Барнетт был яд. — Я полагаю, вы делаете из мухи слона.
— Из мухи?! — Роджер впервые слышал, чтобы эту пословицу относили к убийству.
— Я неудачно выразилась, — быстро поправила себя секретарша. — Ясно, что я имею в виду. Я хотела сказать, что вы слишком уж усложняете элементарное дело.
— Значит, вы со мной не согласны?
— Нет.
— И доказательства, собранные мной, вас не убеждают?
— Нет.
— Вот как?
Они поедали друг друга глазами.
— Высчитаете, это сделал Камберуэльский Малыш?
— Безусловно.
— Понятно.
Роджер был огорчен. Мисс Барнетт, оказывается, совсем не так умна, как он думал.
Зазвонил телефон. Мисс Барнетт схватила трубку прежде, чем Роджер успел протянуть руку.
— Да. Нет. Это секретарша мистера Шерингэма. Нет, я не уверена, что он дома. Подождите, пожалуйста, я узнаю. — Она прикрыла микрофон ладошкой. — Старший инспектор Морсби. Будете разговаривать?
— Буду, — сказал Роджер, хватая трубку. — Хелло, Морсби. Что скажете?