Убийство по Шекспиру (Коварство без любви)
Шрифт:
– Передай Заречному, чтобы труп спрятал понадежней.
– Чей труп?
– Ну, Заречный ведь одного бомжа в расход пустил... случайно получилось...
– А что, правда? А когда? – испугался Толик.
– А то ты не знаешь! – взбеленился Куликовский. – Ты разве не с ним был все это время?
– С ним, – кивнул Толик. – Только не помню такого, чтоб он в расход... Да не было такого! Клянусь любимой тещей, женой и детьми! Ой, Семен Сергеевич, я же новые слова подготовил. «Кашалот» – овсянка на аукционе. «Лизоблюд» – неделю не жравший. Нравится?
– Очень, – проскрипел Куликовский и зашагал в
А Толик тихонько проговорил ему в спину:
– «Беспредел» – космос!
И зарулил во двор управы, напевая. У него было хорошее настроение.
4
Вечером Степа, Яна и Оксана прогуливались по центральной улице. Он подробно рассказал Волгиной, откуда появилось злосчастное письмо. Она хохотала, не останавливаясь, а в заключение призналась:
– Ну, Степан, даже я в состоянии шока была. Ты почему не предупредил, что нельзя говорить о твоем участии в театральном деле? Я чуть не сдала тебя.
– Ой, не говори, сам чуть не умер на месте, когда ты влетела в кабинет. Куликовский высчитал бы из зарплаты бабки за бензин, а так – достает теперь завод, мол, верните затраченные средства. Хотя, может, и догадался, но вот увидишь, он выторгует новую машину. В этом смысле ему выгоднее думать так, как преподнесено.
– А прокурор в гневе, пообещал, что выведет тебя на чистую воду.
– Труп искать будет? – ухмыльнулся Степа. – Долго же ему придется искать, а труп... вон он, навстречу идет.
Действительно, к ним приближался Костя с красивой девушкой. Поравнявшись, Луценко попросил Степу отойти на минуточку. Сиял он при этом, как солнечный диск.
– Чего надо? – спросил Степа, когда отошли.
– Я анализы сдал! – радостно сообщил Костя. – Ни того, ни другого у меня нет!
– В смысле? – не понял Степа.
– Ну... – и Костя опасливо оглянулся на дам, затем заговорщицки прошептал: – Венерических болезней нет. Сегодня результат получил.
– А я тебе что говорил?!
– Знаешь, Заречный, – нахмурился Костя, – ты тогда так убедил меня, что потом обратные убеждения не того... не сработали. Да! Бабки мне вернули. Только две штуки. Остальные позже вернут. Говорят, я дал взаймы. А когда – не помню.
– Пьяный был до невменяемости, вот и не помнишь.
– Ага. Ну, я пошел.
Костя удалялся, что-то рассказывая девушке, наверное, подвигами хвастал, а Степа вернулся к дамам:
– Девчонки, зарулим в бар, а? Выпьем шампанского? К тому же согреемся, а то я что-то промерз.
– Я за! – подхватила Оксана. – Такое дело стоит обмыть. И не в бар, а в ресторан двинем. Только угощаю я. Не спорь, Степа, не спорь! Ты, можно сказать, сделал из меня героя дня. Лавры-то мне достались, я просто купаюсь в славе, чувствую себя артисткой.
– Да ладно преувеличивать, – подмигнул он.
У ресторана на ступеньках сидела нищенка. Она как раз подсчитала подаяния, сунула мелочь в карман и протянула руку к прохожим. Степа по привычке окинул ее взглядом, откладывая в памяти приметы. И вдруг его поразила рука – холеная рука, не знающая физического труда, чистенькие ноготки. У бомжей и нищих людей таких рук не бывает. Степа присмотрелся, а нищенка подозрительно опустила голову, явно пряча лицо с темными очками. Зачем ей солнцезащитные очки, темно ведь? Или она слепая? Но что-то знакомое в ней показалось...
– Девчонки, займите столик, я сейчас.
Оксана и Яна вошли в ресторан, а он почти вплотную подошел к нищенке. Она заерзала, затем встала, собираясь уйти. Тут-то он и узнал нищенку. Сраженный наповал, схватил ее за рукав старого пальто, вымолвив:
– Вы!!! Вы здесь?!!
– А что, запрещается? – агрессивно прошипела Люся Сюкина. – Я что, ворую?
Степа сначала растерялся, не зная, какие доводы привести актрисе, как сказать, что сидеть с протянутой рукой работающему и вполне здоровому человеку неприлично. Что это такое? Как это называется? Поэтому стоял молча, но не давая возможности уйти ей.
– Но почему? Почему?! – вырвалось у Степы.
– Дайте дорогу, – зло прошипела Люся.
Он не отступил. Люся не сняла очки, лишь поправила платок.
– А вы ведь воруете, – нашел он подходящие слова. – У тех, кто действительно живет на гроши, кто вынужден выйти на улицу просить милостыню, потому что есть нечего. Вы... вы не имеете на это права. Да, вы воруете у кого-то кусок хлеба...
– Да? – подбоченилась Люся Сюкина. – А ты попробуй, привлеки меня!
Больше ничего не удалось сказать, ничего, как ни подыскивал слова. Люсю не привлечешь, как и ее коллег, которые со спокойной совестью помогли уложить в гроб своих товарищей и не считают себя виноватыми. Степа отступил, дал дорогу Сюкиной. Та сделала несколько торопливых шагов, обернулась:
– А может, я получила роль нищенки! И чтобы вжиться в образ, мне надо на себе испытать состояние, когда сидишь с протянутой рукой.
– Однако деньги вы брали, – сказал Степа с брезгливостью.
– Подумаешь, десятку наскирдовала. Это не преступление. Сюда ходят те, кто тоже не горбом нажил состояние, не обеднеют. Так что нечего меня стыдить.
Она уходила по главной улице города в стоптанных мужских ботинках, в рваном платке и допотопном пальто, а Степа не мог оторвать глаз от убогой фигуры. Что это за люди? Да и люди ли? Может, по земле давно бродят мутанты или клоны, а человечество об этом не знает? Только вот какая печальная штука: Степа теперь всех артистов без исключения станет воспринимать через призму театрального дела. Наверное, это неправильно. Среди них наверняка есть и умные, порядочные, с достоинством... Хотелось бы верить, что есть...
– Степа, мы заждались тебя, – показалась в двери Яна.
– Иду, иду.
– Помнится, кто-то мне говорил, что следователь Волгина некрасивая, – напомнила Яна. – Вот врун!
– А что, красивая? Я не заметил. По мне, так красивей тебя нет.
– И подлиза! – констатировала Яна. – Ну, ты идешь?
– Иди, а то замерзнешь. Я следом...
Яна побежала в зал, а он еще раз посмотрел вслед Люсе, почти растаявшей в темноте. Но вот она, словно почувствовав на себе его взгляд, приостановилась, оглянулась. Лица ее было уже не видно в сумерках. Зато перед Степаном возникли неожиданно один за другим служители Мельпомены, но он не вспомнил отчетливо ни единого лица. Словно их покровительница закрыла покрывалом своих подданных от Степана, дескать, мое, не дам разгадать тайну.