Убийство с чешским ароматом
Шрифт:
Эти подземелья пугали больше, чем туристические тоннели с призраками в Бржевнице, но девушка подумала, что здесь она все же с полицейскими и военными, а оставаться одной в пустом доме под взглядами злобных предков пани Зденки ей совершенно не хотелось.
Увидев в зеркале отражение женщины в оливковом платье, девушка готова поверить во все страшные истории этих мест.
На повороте появилась полукруглая ниша, за которой снова темная пустота, и Саша почувствовала себя совсем неуютно, когда каменная лестница повела их вниз.
На следующей площадке неожиданно
А потом лестница повела их в темноту, где уже не было рассеянного света фонарей, напоминавшего факелы, и солдаты включили мощные фонари.
Здесь уже не было ничего, кроме тоннеля среди каменных стен, и, хотя шли они не больше пятнадцати минут, Сашеэто время показалось вечностью. Увы, в конце концов группа натолкнулась на каменную стену, при свете фонарей было видно, что когда-то здесь произошел обвал горных пород, а потом – по виду тоже очень давно, здесь дополнительно положили камни, соорудив стену.
Как и в Бржевнице этот тоннель, хотя и был гораздо длиннее туристического, никуда не привел.
Группа повернула назад, что очень порадовала Сашу, на сей раз она шла впереди, сразу за одним из солдат с мощным фонарем.
Наверху их ждали новости.
***
Все ходы из домов, расположенных в долине, были завалены, в некоторых домах были замурованы даже входы. Кроме одного.
Одна из групп обнаружила подземный тоннель, ведущий в замок, правда, заканчивался он старинной плитой, которую, на первый взгляд, не трогали, но ход этот начинался в подвале дома, где жил Томаш Герд с матерью.
Хотя женщина уверяла, что этим ходом давно не пользуются, полицейские убрали все ведра и прочую утварь, которой была заложенная деревянная дверь в подвал, и группа отправилась вперед по тоннелю. В самом конце, в тупике, был обнаружен рюкзачок Кьяры Манин.
Пани Гердова, мать Томаша, лишь всплескивала руками и вытирала непрерывно текущие по щекам слезы. Она начинала говорить, но снова заходилась в рыданиях.
– Я же знаю своего сына, ну не мог он, господа полицейские, да и я в тот день дома была весь день! Я бы заметила рюкзак! Не мог Томаш! Он хороший мальчик! Работы здесь нет, так он мне в замке помогает, учиться собирался ехать, не мог он, зачем ему эти иностранки!
Как Саща не старалась стоять в сторонке и не мешаться под ногами, мать Томаша углядела единственную женщину в группе, схватила ее за рукав, словно надеясь, что Саша поймет и поможет. Одной рукой она утирала слезы, другой крепко вцепилась в куртку девушки.
Саша не понимала ни слова, но не трудно было догадаться, что говорит и о чем просит безутешная женщина, она чувствовала себя ужасно, и лишь пыталась осторожно высвободить руку и все время кивала головой. Лука отцепил женщину от Сашиного рукава, и развернул ее к дому, поглаживая по спине и тихо говоря что-то
по-итальянски.
Пани Гердова махнула рукой и, опустив голову, медленно пошла к некогда тихому
– Томаш так и стоит на своем, – сказал Карел в машине. – Я сам не могу понять, зачем ему понадобились девочки, а главное, надо было справиться с двумя, потом куда-то спрятать трупы. Вернемся – нужно снова его допрашивать.
***
Вся эта суета не коснулась отца Матея.
Уже пару дней он был предоставлен сам себе, и жизнь вошла в прежнюю колею. Он служил мессы, беседовал с прихожанами, ел свой простенький ужин в доме приходского священника, где пожилая монахиня, сестра Урсула, приставленная к этой работе пару десятков лет назад, убирала и готовила и за все эти годы стала для отца Матея родственной душой.
Но сейчас даже с сестрой Урсулой не хотелось делиться тем, что не давало старому священнику покоя. Механически выполняя свои обязанности, отвечая на вопросы, вежливо здороваясь с прихожанами или без аппетита проглатывая завтрак или ужин, отец Матей мыслями был далеко отсюда. Он плохо спал ночами, забывал привычные вещи и даже оставил где-то перчатки, да так и не нашел.
И каждое утро, заходя в свой храм, отец Матей вставал на колени перед огромным распятием, висящим на стене. Он боялся поднять глаза на Того, чьи раны все еще кровоточили на каменном кресте. Стоя на коленях и глядя в пол старый священник мысленно просил простить его – за обман, за нарушение заповедей, которое он совершил. Раньше он и помыслить не мог о таком поступке, но сейчас он просто не видел другого выхода.
–Это же во благо… они должны понять… должны прекратить богохульство… он был почти уверен в своей правоте, почти – потому что так и не решался поднять глаз.
Отец Матей прослужил в городке без малого сорок лет, приехав сюда в момент падения социализма совсем еще молодым священником. Тогда все были полны энтузиазма и надежд.
Католическая церковь всегда была сильна в землях Чехии и Моравии, вплоть до 15 века, когда из-за непомерных запросов святых отцов и обнищания народа появилось реформаторское движение, требующее отказаться от роскоши и упростить церковные обряды. Ян Гус оказался настолько популярен, что даже пятьсот лет спустя, к началу 20 века, лишь 35 процентов населения Чехии считали себя католиками.
Еще большие потери понесла церковь во времена социализма, когда она была упразднена и объявлена вне закона.
Поэтому молодой падре и был полон надежд, приступая к своему служению во время больших перемен.
Надеждам его не суждено было сбыться. Лишь треть граждан страны стала считать себя католиками, государство активно поддерживало любые религиозные институты, и какая-то часть населения с интересом окунулась в новые непривычные доселе конфессии, но особенно отца Матея расстраивало появление гуситской церкви, ну какие сейчас гуситы! А им даже старинный храм в центре Праги отдали! Но более половины населения вообще открыто заявляют, что они атеисты.