Убийство с отягчающими
Шрифт:
Никуда идти Кряжин, конечно, не собирался. Редко случалось так, когда бы его ставили в рамки, устраивающие советника либо по существу, либо по форме. И никогда форма не была идеально идентична существу. Всякий раз находились препоны, затрудняющие работу, но при этом каждый раз требовался результат, и только положительный. Кто может ответить на вопрос: зачем Кряжину три оперуполномоченных уголовного розыска из ГУВД, если он сам определил, что достаточно одного из МУРа? Искать ответ бессмысленно, потому как он находится в той области, куда нет доступа следователю. Для людей в погонах, хотя и не полковников, а советников, существуют распоряжения, невыполнение которых ничего, кроме неприятностей,
Он направлялся не в казино, куда обещал Смагину ехать сразу, выйдя из его кабинета. Кряжин ехал в ГУВД, он чувствовал, что сейчас гораздо важнее в первую очередь познакомиться с двумя спутниками Крыльникова, чем с крупье по прозвищу Туз и самим хозяином Гаенко. И Харчиков, и Зибарев в один голос твердили, что полковник вышел из казино и следом за ним двинулись двое, как следовало догадываться, охранников. Кстати, в ГУВД не мешало бы выяснить, вписывалась ли та охрана в рамки расследования уголовного дела по «Олимпу», или же это была личная инициатива замначальника городского управления.
Главное управление встретило советника напряженным вниманием. В вестибюле на стене был закреплен портрет Крыльникова, перетянутый черной лентой, на полу стояла ваза, в вазе – живые цветы. Все по правилам траура, и даже часовой на входе, молоденький сержант из только что призванных, имел на руке красную повязку с черным кантом.
Поздоровавшись со всеми, с кем был знаком из встречающихся на пути, Кряжин поднялся на этаж начальника и прошел в приемную.
– У Николая Игнатьевича люди, – тут же предупредила секретарь, мгновенно оценив и штатский костюм гостя, и его галстук, и толстую кожаную папку. – Вы по личному или как? Можете передать мне в руки, я отдам.
– Интересно, что вы рассчитываете получить в руки, если я к Николаю Игнатьевичу по личному? – буркнул советник и посмотрел на часы. – Знаете что… Нажмите-ка эту кнопочку и сообщите начальнику, что его в приемной ждет следователь Генеральной прокуратуры.
На всякий случай секретарь решила обидеться, хотя из сказанного ровным счетом ничего не поняла. За исключением, разумеется, последней просьбы.
– Но у него люди! – вспыхнула она, уставившись на Кряжина таким изумленным взглядом, словно тот к озвученной категории не относился вовсе.
И тогда советник прошел к столу и под яростный протест секретарши нажал на кнопку сам.
– Николай Игнатьевич, извините, что отвлекаю. Это Кряжин из Генеральной.
Чубасов ничего не сказал, но уже через минуту послышались глухие звуки по полу рядом с двойной дверью и щелчки опускаемых на ней ручек. Из кабинета главы милиции города вывалились трое в одеждах, приобрести которые за заработную плату невозможно, и, скользнув по следователю недружелюбным взглядом, вышли вон.
– Пусть заходит, Антонина Алексеевна, – разрешил в громкоговорящую связь Чубасов.
Накинув пуховик и шапку на вешалку, Кряжин смахнул со стула папку и под леденящим душу взором секретаря Антонины Алексеевны прошел в вотчину генерала. Кабинет был, пожалуй, даже попросторнее, чем у генерального. Потому, наверное, и портретов Президента не один, а три. Президент в черной шапке с «крабом» всматривается в горизонт, где море сходится с небом, Президент в летном костюме спускается с лестницы, ведущей из кабины «Су», и Президент за столом под штандартом. Кряжин давно заметил, что количество находящихся в кабинете портретов главы государства находится в прямой зависимости от размера вины хозяина этого кабинета за ситуацию на вверенном участке работы. Кроме того, слева от стола генерала Чубасова располагался флаг, а на столе крошечная статуэтка Дзержинского. Она напоминала пестик, которым начальник московской милиции размельчал
Генерал-лейтенант Чубасов являл собой крупную фигуру, и не только в правоохранительном мире столицы. Господь не обделил его ни весом, ни ростом, прошлое его читалось по орденским планкам, хмуро блистающим на левой стороне кителя. На правой стороне виднелись несколько знаков, подчеркивающих особую значимость генерала для органов внутренних дел: «Участник боевых действий», «Отличник МВД» и еще что-то очень похожее то ли на крест, то ли на меч, обвитое лавровыми листьями из серебристого металла. Кряжин всегда путался в этих атрибутах почести, которых в милиции бесчисленное множество.
Генералы очень не любят улыбаться, это претит их пониманию ответственности за работу на вверенной должности. Очки они частенько носят на кончике носа, что, несомненно, придает им некий шарм и одновременно выдает легкое пренебрежение к тем, с кем приходится общаться. Сейчас же, глядя на начальника ГУВД, Кряжин подумал о том, что генерала вместе с министром чистили одним банником. Настроение у Чубасова было ни к черту, визит Кряжина он расценивал как проникновение в комнату огромной мухи, только что слетевшей с помойки и готовой на что-нибудь сесть, чтобы запоганить. Еще не успев переброситься с Чубасовым словом, советник догадался, что неприязнь вызвана как раз теми причинами, о которых говорил Смагин. Это и удар по авторитету генерала, у которого преступники, не долго думая, убили заместителя, и раздражение от невозможности что-то сделать по «горячим следам», и, наконец, принятое не им решение, согласно которому заниматься поисками наглецов, устранивших Крыльникова, будет Генеральная прокуратура. Как бы не пришлось вешать на стену еще один портрет, ибо уже само решение сверху наталкивает на размышления о том, что доверять Чубасову какие-то расследования, особенно связанные с убийствами, бессмысленно.
Конечно, решение было принято по другим причинам. Убийством полковника милиции, заместителя начальника ГУВД, должна заниматься именно Генпрокуратура. Однако это все для понимания генералов слишком сложно. В этом возрасте обиды поражают в самое сердце даже тогда, когда они совершенно необоснованны, и люди находятся на такой высоте, откуда уже довольно сложно разобрать буквы в строках законов. А потому само прибытие к нему молодого, по его меркам, «важняка» из прокуратуры, хотя бы и Генеральной, Чубасов воспринимал как личное оскорбление.
– Проходите, садитесь, здравствуйте, – процедил он, порядком располагаемых в предложении слов полностью раскрывая свое отношение к Кряжину. – Вы за тремя операми? Я их уже направил на Дмитровку.
Кряжин провел пальцами по верхней губе и расстегнул на пиджаке нижнюю пуговицу.
«Лихо, – подумалось ему. – Чубасову только осталось сказать: «До свидания, у вас есть еще что-нибудь ко мне?»
– Не совсем это направило меня к вам, – стараясь выглядеть деликатным, сказал советник. – Меня интересуют не столько эти трое, сколько двое других.