Убийство в антракте
Шрифт:
— Не он это. Я Саше верю. А с женитьбой его — это совсем другая история...
— Ну, я и сам, положим, по второму кругу. В свое время из-за этого чуть в капитанах не застрял. Ведомство у нас строгое. Как говорится — не судите... А в нашем случае до суда еще путь очень-очень долгий. Я со вчерашнего дня кое-что разузнал. Дело ведет неплохой следователь, честный, в принципе, парень. Но в милиции на нас смотрят косо, поэтому тех сведений, что мне необходимы, у них не получить. Многое должна прояснить именно ты. И — никаких умолчаний, ответ может крыться даже в каком-то оттенке ваших отношений.
— Федор Ксенофонтович! Я же не защищаю убийцу. Но это не мог быть Саша. Мне неприятно это говорить, но мне показалось, что свою Нину он и не переставал любить. Я всегда чувствовала в наших отношениях какую-то раздвоенность.
— Вот с этого и начнем.
Яркий луч фонаря бил в глаза. Сквозь прорехи изодранной пижамы просвечивало исхудалое тело. Лихорадило, Кронов конвульсивно вздрагивал, мелкая дрожь не унималась. Медленно ступая, приблизился надзиратель.
— Живой? — тяжелый сапог воткнулся в спину. — Встать!
Напрягая остатки сил, слегка приподнялся. Тем же сапогом санитар направил узника к выходу.
— Хорош дрыхнуть. Пошел. Подфартило тебе, оклемаешься...
И действительно: тренированный организм взял свое. К организаторам бунта следствие Кронова не причислило, так что его на время оставили в покое, и, невзирая на транквилизаторы, он пошел на поправку.
Палата, куда он попал, оказалась куда круче прежней. Ее обитатели вызывали скорее жалость, чем симпатию. Но общаться с ними так или иначе приходилось, хотя реакцию соседей трудно было бы признать адекватной. Большинство из них были бесповоротно сломлены, психика дала такие трещины, которые невозможно ни залечить, ни загладить.
Вцепившись в спинку койки, морщинистый доходяга пытался освободиться от невидимого врага. Двое следопытов под нарами были увлечены загадочной охотой. Притаившись в засаде, один из них с воплем бросался на свою жертву. Настигнув призрачную дичь, он с победным кличем уползал в свое логово.
Многие из них были людьми совсем недавно. Еще неделю (казалось — вечность) назад, встречая во время вывода на прогулку этого кудрявого юношу, Кронов видел огоньки юмора и здравого рассудка в его глазах. Теперь же он был занят истреблением одному ему видимых жучков. Невыразимо страдал от их укусов, разрывая на себе одежду, катался по полу, взывая о помощи, но она не приходила. Кусая руки, слизывал кровь, лохмотья одежды покрывались свежими алыми пятнами, вырывал целые пряди русых волос, что требовало больших усилий. Внезапно он согнулся и с нечеловеческим криком выпрямился:
— Поймал!!!
Никому не давая разжать сцепленные мертвой хваткой ладони, ринулся к окну, забился головой о решетку, пытаясь пролезть между частыми прутьями. На искаженном болью и ужасом лице кроваво зияла пустая глазница.
Дергающееся тело уволокла тройка санитаров. Через минуту в камеру впорхнул шизофреник, распахнув в стороны руки-крылья. От того, чтобы воспарить, его удерживали только ведро с водой и тряпка. Отмывая пол от крови, недоверчиво поглядывал исподлобья косыми глазками. Окончив работу, моментально покинул камеру, возвращаясь
Обитатели же «буйняка» волю могли увидеть только сквозь решетку, да и то с осторожностью — санитары гоняли от окон. Выглядывая, Кронов мог видеть кусок унылого пейзажа: чахлый скверик, где стволы деревьев были изрезаны инициалами прогуливающихся больных.
Обед принесли на два часа позже обычного, но никого это не удивило. В столовой торопливо гремели ложками около двадцати человек. Здесь никто ни на кого не обращал внимания. Медсестра раздавала таблетки, привычно заглядывая каждому в рот. Сегодня вместо флегматичной, толстой старухи эту функцию выполняла хорошенькая Наташа.
На столике с медикаментами Кронов взял свой стаканчик. Бросилось в глаза количество таблеток. Вдвое больше обычного! Однако мешкать — значит привлечь внимание сестры. Опрокинув в рот содержимое, демонстративно сглотнул, улыбнулся девушке и двинулся обратно.
— Кронов, подойдите сюда.
Саша послушно вернулся. На ходу неприметно сглотнул, теперь уже по-настоящему, и таблетки вместе с комочком хлеба покатились по пищеводу. Как оказалось, напрасно. Проверки не последовало. Санитар мощной лапой придержал его за плечо. Медсестра заворковала, призывно улыбаясь:
— Выглядите неважно, Кронов. Профессор интересуется, как вы себя чувствуете после изолятора. Можете не спешить, доедайте. Осмотр — после прогулки, сегодня она продлится дольше обычного.
От таблеток, которые обычно удавалось выкинуть, тело уже каменело. Запах бульона вызывал отвращение, но необходимо было влить в себя жидкость. Да и отказывающийся от еды больной немедленно попадал на заметку.
Съесть бульон — полдела. С рыбой пришлось потяжелее. Замороженная пять лет назад, она смердела, как городская свалка в жару.
После трапезы сестра попросила всех задержаться.
— Я должна сообщить вам, что в клинике ожидается комиссия. Поэтому необходимо привести в порядок территорию. Надеюсь, все понимают, что я хочу сказать, и оправдают доверие.
Пыльная зелень сквера, замусоренные лужайки и купы кустов вдоль ограды произвели на больных впечатление большее, чем девственные джунгли. Опьянев от свежего воздуха, они передвигались пошатываясь. Однако за работу взялись рьяно — никому не хотелось быть изгнанным обратно в палату, да еще и получить пару плюх по дороге.
Наклонившись за очередным окурком, Александр почувствовал, что теряет сознание. Перед глазами все поплыло, а подкашивающиеся ноги словно пронзило сотней острых игл.
Пришел в себя от сильного жжения в висках. Резко било в нос нашатырем. Над ним с любопытством склонились улыбающиеся белохалатники. Словно серая лента проползла мысль: «Что-то необходимо сделать. Еще раз так — и я уплыл».
Действительно, пришла пора серьезно заняться восстановлением сил. Осторожно, чтобы не выдать себя, Кронов начал тренировки. В первое время кроме разбитости и мучительной боли в одряблевших мышцах он ничего не чувствовал. Огромные усилия требовались даже для обычной утренней гимнастики. Отжавшись десять раз от пола, Саша падал обессиленный, истекающий потом. Все тело дрожало от напряжения.