Убийство в Лудском экспрессе

Хаимович Ханна

Он вскинул горящие черные глаза. Взгляд стал совершенно безумным. Уинстон осторожно отодвинулся.

— Идет следствие, — сказал он. — Мы изучаем вещественное доказательство. Так, значит, вы видели эту вещь раньше? Кто изготовил ее? С какой целью?

Мехмастер долго молчал, опустив голову и опершись локтями о колени.

— Ее изготовил я, — наконец произнес он. — Выходит, маркиз де Лакруа использовал ее для какого-то преступления? Я чувствовал! Мадонна, я чувствовал!..

— Маркиз де Лакруа? — изумился Уинстон. Встал, подошел к

окну и распахнул его, впуская пропахший влагой и дымом воздух. Дышать алкогольными парами становилось решительно невозможно. — Рассказывайте по порядку, сударь.

Часть 4

Предчувствие… Никогда не стоит пренебрегать ими. Но никогда и не угадаешь, чем может обернуться невинное, обыденное действие! Маркиз де Лакруа! Что ж, предчувствие оказалось просто завуалированным воспоминанием. Ведь Антонио слышал о злодеяниях этого человека! Должен был догадаться, должен был понять…

— А что случилось? — спросил он. — Что совершил маркиз де Лакруа?

Сыщик помедлил с ответом, будто сомневаясь, говорить или нет.

— Он использовал это устройство, чтобы убить мистера Бенедикта Минтона. Впрыснул в воздух лекарство, на которое у Минтона аллергия.

У Антонио зашумело в ушах. Все вокруг померкло, и без того темная комната потонула во мраке. Лишь несколько мгновений спустя он понял, что это черные мушки перед глазами.

А затем нахлынула всепоглощающая вина. Убийство. Он — пособник убийцы. И, как злая насмешка судьбы, — убийцы Бенедикта Минтона. Он своими руками уничтожил собственное будущее.

Наверное, если бы в комнате не сидел сыщик, Антонио бросился бы в мастерскую и отпилил себе руки ножовкой для металла. Он опустил голову, посмотрел на них — на свои ненавистные, преступные руки, — и прошептал:

— Это я его убил. Я убил моего благодетеля…

— Что? — Мистер Сэйджхэм вдруг чрезвычайно заинтересовался. — Почему вы называете Минтона благодетелем?

— Он хотел делать механические протезы… То есть чтобы я делал… Хотел открыть дело… — пробормотал Антонио, с трудом понимая, о чем его спрашивают. Но настырный сыщик не спешил оставить его в покое:

— Дело? Любопытно. Насколько масштабное?

— Я не знаю. Он обещал телефонировать мне… Найдите маркиза де Лакруа! Я сказал Джону… рассказал, где его можно подстеречь, он должен прийти!

— Джон — это тот друг из экспертного отдела, с которым вы советовались? Кто и когда собирался подстеречь маркиза?

Морщинистое лицо сыщика выражало бесконечное терпение, но небольшие выцветшие глаза смотрели требовательно. Антонио потряс головой, будто мысли могли от этого выстроиться в правильную цепочку.

— Я не знаю. Я только сказал Джону, а потом напомнил Роуз… Спросите у него! Вы ведь тоже работаете в Мор… то есть в сыскном управлении! Скорее! Маркиз — хитрый и ловкий человек! Вам нужен телефон?

— Назовите хотя бы фамилию Джона, — темные с проседью брови чуть нахмурились. — И еще одно. Будьте добры,

откажитесь от вина хотя бы на время расследования. Нам понадобится ваша помощь.

* * *

Наверное, только эта просьба всю следующую неделю не давала Антонио сорваться в пропасть. В пропасть вожделенного забвения, утешения и обманчивых винных грез.

Он хотел найти успокоение в работе, но клиентов было мало… Любящий отец, заказавший для сына заводную игрушку, да старик, которому понадобилось автоматическое кресло-качалка. Антонио корпел над каждым заказом с утра до вечера. Он превзошел сам себя, трудясь над мельчайшими деталями, от миниатюрного угольного двигателя и крошечной фигурки шофера в паромобиле до резьбы на металлических полозьях качалки. Но однажды работа закончилась, а новые клиенты так и не появились на пороге.

Отпустив подмастерьев, Антонио достал свои наброски, металлические обрезки и принялся делать первый механический протез. Вещь, которой было уже не суждено стать кому-нибудь нужной.

Он глушил желание выпить кружками крепкого дорогого кофе. И, то ли из-за кофейной горечи, то ли из-за того, что Антонио основательно отвык от трезвости, преследовало его странное чувство — тревожное ожидание непоправимого.

Непонятно, с чего бы.

Ведь все непоправимое уже случилось.

За металлической рукой последовала искусственная нога. Антонио экспериментировал с шарнирами, формой, креплениями, собирался пойти в госпиталь, чтобы предложить желающим бесплатно опробовать изделие, и так увлекся, что едва не пропустил звонок в дверь одним промозглым и болезненно теплым вечером. Колокольчик надрывался. С той стороны за цепочку дергали с раздраженным нетерпением. Но ни одного подмастерья не оставалось в доме, чтобы открыть.

На пороге стоял Джон. Он тщетно пытался стряхнуть с пальто мгновенно впитывающиеся капли мороси, и на лице его было написано бесконечное отвращение к лудской осени.

— Спишь? — Он сощурился, вглядываясь в прихожую. — Фу, ну и неделька… Впустишь меня?

Антонио забрал у него пальто, подбросил угля в большую плавильную печь в мастерской, и пристроил ворох мокрого сукна на дверце. Джон осматривался, разглядывая верстаки, прессы, резцы и молотки, чеканы и рулетки, кусочки металла, склад старых деталей в углу и среди всего этого — потертый диван.

— Не нальешь эля? — наконец спросил он. — Нет ничего лучше после такого собачьего денька…

— Есть кофе, — сказал Антонио, прежде чем понял, что говорит не то. Раньше он сразу же вспоминал о винном погребе.

Джон разочарованно отмахнулся и придвинул стул поближе к печи.

— Твой маркиз де Лакруа. Не он это.

— Что?

— Не он, — повторил Джон и поморщился. — Флакон для духов с механизмом заказывал у тебя не он.

— Как?!

Пол на миг ушел у Антонио из-под ног. Он бы пошатнулся, если бы уже не сидел на диване.