Убийство в Орсивале
Шрифт:
— Я хотел украсть горшки с цветами, — проворчал Робело, — и продать их.
— Да не мели же ты ерунды! — воскликнул сыщик, пожав плечами. — Ты такой богатый человек, владелец такой превосходной земли — и вдруг воровать горшки с цветами! Все это вздор. Сегодня вечером мы тебя вывернули, как перчатку, вот ты и хотел скрыть свой секрет, который стал тебя ужасно мучить. Ты и пришел сюда с целью помешать его распространению. Ты ведь лукав! Подумал, что отец Планта еще не успел никому рассказать того, что было, и пришел сюда с гениальным проектом помешать ему навсегда говорить об этом.
Костоправ попытался возразить.
— Молчи! — крикнул на него Лекок. — А твой кинжал?
Во время этого допроса отец Планта о чем-то размышлял.
— Кажется, я слишком рано начал с ним разговор? — спросил он.
— Почему? — отвечал агент тайной полиции. — Я искал для господина Домини доказательств, мы представим ему этого молодца; и если он этим не удовлетворится, то больше уже ничего невозможно предпринять.
— Что же мы будем делать с этим негодяем?
— Хорошо бы, чтобы у вас дома нашлось местечко, куда можно было бы его запереть. Если же не найдется, то я его свяжу.
— Найдется, — отвечал мировой судья. — Есть одна кладовая.
— А она надежная?
— Три стены совершенно глухие, из камня, а четвертая выходит сюда и запирается двойной дверью. Ни окон, ни других отверстий — ничего нет.
Отец Планта отпер кладовую, в которую сваливались старые книги, журналы и газеты.
— Да здесь отлично! — воскликнул сыщик. — Ты здесь будешь маленьким царьком!
И без всяких церемоний он втолкнул туда костоправа. Робело не сопротивлялся и только попросил себе воды и свечку. Ему подали туда графин и стакан.
— А что касается огня, — обратился к нему Лекок, — то посидишь там и без него. Мы ведь тоже не в игрушки играем!
Когда дверь в кладовую была закрыта на замок, отец Планта протянул сыщику руку.
— Господин Лекок, — обратился он к нему взволнованным голосом, — вы спасли мне жизнь, рискуя своей. Но я не благодарю вас. Я надеюсь, что настанет день, когда и я…
Сыщик не дал ему договорить.
— Спасти человеку жизнь, — сказал он, — еще не значит оказать ему услугу. Вы можете отблагодарить меня впоследствии, когда я буду иметь право на вашу благодарность.
Жандрон также сердечно пожал ему руку.
— Позвольте и мне, — сказал он, — выразить свое удивление.
Лекок скромно ответил ему поклоном.
— А тем временем, — сказал он, — я еще не вполне удовлетворен. Конечно, виновность Тремореля не подлежит больше сомнению. Но каковы причины всей этой драмы? Чем он был доведен до необходимости отделаться от жены и обставить дело так, чтобы все подумали, что и он сам также убит?
— А разве нельзя предположить, — возразил доктор, — что ему надоела госпожа Треморель и что он избавился от нее ради другой, более любимой, даже до сумасшествия любимой женщины?
Лекок покачал головой.
— Из-за того, — ответил он, — что любят другую женщину, жен своих не убивают. Бросают жен и сходятся с любовницами — вот и все.
— А если жена богата? — продолжал настаивать доктор.
— Треморель сам имел деньги, — ответил сыщик. — Он мог что угодно покупать, продавать, закладывать, обращать в деньги, играть на бирже… Своя рука владыка.
Доктор не нашелся что ответить. Лекок вопросительно посмотрел на отца Планта.
— Я чувствую, — сказал он, — что только в прошлом необходимо искать причину и мотивы этого убийства. Какое-то преступление навеки связало графа с графиней, и только смерть одного из них могла предоставить свободу другому. Это преступление я подозревал с первого же взгляда, я видел его каждую минуту, начиная с нынешнего утра, и этот человек, Робело, костоправ, который пришел сюда, чтобы убедить нас в нем, и который хотел убить господина судью, — он тоже главное действующее лицо или же соучастник этого преступления.
Последние слова сыщика подтолкнули доктора, и он воскликнул:
— Это Соврези!..
— Да, — ответил Лекок, — да, Соврези!.. И бумага, разыскиваемая злодеем с такой настойчивостью, это письмо, ради которого он пренебрегал даже своей жизнью, должно содержать в себе неоспоримые доказательства преступления.
Несмотря на многозначительные взгляды и прямые намеки на то, что пора говорить, старый судья молчал. Тогда Лекок решил нанести ему последний удар.
— Что же это за прошлое, что под его тяжестью могла решиться на самоубийство молодая двадцатилетняя девушка?
Отец Планта выпрямился во весь свой рост и побледнел.
— Что вы говорите!.. — воскликнул он изменившимся голосом. — Лоранс ничего не знала!
Жандрон, внимательно рассматривавший настоящего Лекока, мог в это время увидеть, как тонкая улыбка пробежала по лицу этого талантливого сыщика.
— Вам нет нужды, господин Лекок, — обратился к нему отец Планта несколько свысока, — прибегать к хитростям или к уловкам, чтобы заставить меня говорить о том, что мне известно. Я уже достаточно доказал свое к вам доверие и уважение, поэтому отбросьте ваше право употреблять против меня эту печальную, а если хотите, то и смешную, тайну, до которой вы докопались. Да, ваш всепостигающий гений довел вас до истины. Но вы еще не знаете всего, и я молчал бы до сих пор, если бы причины, заставлявшие меня молчать, не перестали существовать.
И он открыл секретный ящик в своем бюро, достал оттуда объемистую папку и положил ее на стол.
— Вот уже четыре года, — сказал он, — как день за днем, вернее, час за часом я присутствую при различных стадиях той ужасной драмы, которая завершилась в Вальфелю этой ночью кровавой развязкой. Первая причина — любопытство старика, не занятого делом, а позднее я надеялся спасти этим жизнь и честь дорогого для меня человека. Почему до сих пор я ничего не говорил о моих открытиях? Это, господа, тайна моей совести, а она меня никогда не упрекала. С другой стороны, еще сегодня я закрывал глаза на очевидное. Мне не хотелось верить в такую жестокую расправу…
Настало утро. По аллеям сада с криками пролетели бойкие дрозды. С шоссе в Эври послышались шаги идущих на работы крестьян. Но ничто не нарушало тихого молчания в библиотеке, и только шелест страниц тетради, которые время от времени переворачивал старый судья, да вздохи и стоны, долетавшие из запертой кладовой, нарушали эту тишину.
— Прежде чем начать, — сказал отец Планта, — я должен, господа, еще проверить ваши силы. Вот уже двадцать четыре часа, как вы на ногах…
Но доктор и агент тайной полиции заявили, что они чувствуют себя хорошо. Желание узнать, в чем дело, победило их усталость. Наконец-то они получат ключ к этой кровавой загадке!