Убийство в Орсивале
Шрифт:
Это уже было выше сил несчастной девушки. Она зашаталась и в бессилии повалилась на кушетку.
Теперь она больше не сомневалась ни в чем. Это ужасное открытие подняло перед ее глазами завесу, которая скрывала от нее прошедшее. Да, отравление Соврези объяснило ей теперь все поведение Гектора, его положение, страхи, обещания, ложь, стыд, его беспомощное состояние, брак, бегство — одним словом, все.
Но она попыталась еще если не защитить Тремореля, то взять на себя половину его вины.
— Я знала все, — пробормотала она голосом, едва слышным от рыданий. — Мне было известно все.
Мировой судья был в отчаянии.
— Как вы его любите, бедное дитя! — воскликнул он. — Как вы в него влюблены!
Это полное горя восклицание возвратило Лоранс ее энергию, она сделала усилие над собой и поднялась. Глаза ее горели негодованием.
— Я люблю, — воскликнула она, — я!.. Ах! Вам, моему единственному другу, я могу объяснить свое поведение, потому что только вы один можете меня понять. Да, я любила его, это правда; я так любила его, что забыла свой долг, саму себя. Я ничего не знала об ужасном убийстве Соврези, но Гектор клялся мне, что его честь и жизнь находятся в руках у Берты и что она в него тоже влюблена. И я дала ему свободу, я позволила ему жениться на ней, пожертвовав для его счастья тем, что считала дороже жизни. Убежав с ним из дому, я второй раз пожертвовала собой для него. Когда я увидела, что скрывать мой позор уже больше невозможно, я хотела умереть. И если я еще жива, если я написала к матери то бесчестное письмо, если я уступила просьбам Гектора, так только потому, что он заклинал меня счастьем моего ребенка… нашего ребенка.
Лекок, чувствовавший, что время не терпит, попробовал было вставить слово, но Лоранс не обратила на него внимания.
— Но что же делать! — продолжала она. — Я его любила и последовала за ним. Теперь я его. Верность ему — вот единственное извинение моего греха. Я исполню свой долг. Я не могу быть невиновной, когда мой любовник совершил преступление. Я требую для себя половины наказаний.
Она говорила это с таким возбуждением, что сыщик стал уже отчаиваться в том, что когда-нибудь ее успокоит, как вдруг два протяжных свистка донеслись до него с улицы. Это возвращался Треморель. Медлить было нельзя, и Лекок схватил Лоранс за руку.
— Все это, сударыня, — резко воскликнул он, — вы все расскажете потом судебному следователю, а данное мне приказание относится к одному только Треморелю. Вот приказ о его аресте… — Он вытащил при этих словах приказ Домини и положил его на стол.
Лоранс заставила себя быть спокойной.
— Разрешите мне, — обратилась она к Лекоку, — только пять минут поговорить с Треморелем.
Лекок задрожал от радости. Он предвидел это желание, он ожидал его.
— Только пять минут! — ответил он. — Но откажитесь, сударыня, от всякой надежды спасти преступника. Дом оцеплен со всех сторон. Посмотрите на двор и на улицу, и вы увидите в засаде моих людей. Кроме того, я сам останусь здесь, в соседней комнате.
Уже слышны были на лестнице шаги графа.
И когда Лекок и отец Планта выходили из комнаты, она произнесла тихо, так что сыщик не мог ее услышать:
— Будьте покойны, мы не убежим.
Она задернула за ними портьеру, и вовремя, потому что Гектор выходил. Он был бледен как смерть, а выражение глаз у него было как у сумасшедшего.
— Мы погибли, — сказал он. — Нас преследуют. Смотри, вот письмо, которое я получил, но оно подписано вовсе не тем лицом, от кого пришло. Реш сам сказал мне это. Собирайся, бежим, бросим эту квартиру…
Лоранс измерила его взглядом, полным негодования и стыда.
— Поздно, — сказала она.
Выражение ее лица и голос, несмотря на волнение, поразили Тремореля.
— Что случилось? — спросил он.
— Все известно. Все уже знают, что ты убил свою жену.
— Это ложь.
Она пожала плечами.
— Ну что ж? Да, это правда! — воскликнул он. — Но я сделал это потому, что безумно тебя любил!..
— Неужели? Не из любви ли ко мне ты также отравил Соврези?
Он понял, что действительно все уже открыто, и не пытался ничего отрицать.
— Но что же делать? — воскликнул он. — Что предпринять?
Лоранс притянула его к себе и тихим голосом проговорила:
— Спасай имя Треморелей. Оружие здесь!
Он отступил назад, точно увидел перед собой смерть.
— Нет, — воскликнул он, — нет! Я могу еще убежать, скрыться, я уйду один, а ты после ко мне приедешь.
— Я уже сказала тебе, что поздно. Полиция окружила весь дом. Тебе грозит каторга или эшафот.
— Можно бежать через двор.
— Там расставлена стража, можешь убедиться в этом сам.
Он подбежал к окну, увидел людей Лекока и тотчас же в ужасе отскочил на середину комнаты.
— Можно еще попытаться, — сказал он. — Стоит только еще раз переменить наружность!
— Ничего не выйдет из твоего переодевания! Вот здесь — сам агент тайной полиции, он же принес сюда приказ о твоем аресте.
Треморель понял, что погиб безвозвратно.
— В таком случае умереть! — пробормотал он.
— Да, это необходимо, но вперед изволь написать признание в совершенном тобой преступлении, чтобы не пало подозрение на невинного…
Машинально он опустился на стул, взял перо, которое подала ему Лоранс, и написал: «Готовый явиться перед лицом Всевышнего, сим объявляю, что только я один, без сообщника, отравил Соврези и убил затем свою жену, графиню Треморель».
Когда он подписал эту записку, Лоранс достала из письменного стола пистолеты. Гектор схватил один из них, она оставила другой для себя.
Он дрожал так, что каждую минуту револьвер готов был вывалиться у него из рук.
— Лоранс, дорогая моя, — обратился он к ней, — что ты намерена делать?
— Я? — отвечала она. — Я ведь поклялась тебе, что всегда и везде буду следовать за тобой. Теперь понял?
— Ах, ведь это ужасно, ведь не я отравил Соврези, это Берта, я могу доказать это; быть может, с хорошим адвокатом…
Лекок не проронил в этой ужасной сцене ни единого звука. Умышленно или нет — кто знает? — он толкнул дверь, и она заскрипела.
Лоранс подумала, что дверь отворяется, что это выходит Лекок и что Гектор живым попадает в руки полиции…
— Жалкий трус! — воскликнула она. — Спускай курок, или же я…