Убийство в сливочной глазури
Шрифт:
— Ну вот, мама, я вернулась, — сказала Ханна, взяв телефон и усаживаясь на столе. — Что известно тебе?
— Очень немногое. Билл сказал Андреа только то, что ты нашла в школьном контейнере для мусора труп шерифа Гранта.
— Так все и было.
— Как мне жаль бедняжку Нетти Грант!
— Мне тоже, — сказала Ханна. Когда три года назад в автокатастрофе погиб единственный ребенок Грантов, жена шерифа совсем замкнулась в себе.
— Тяжелое испытание, — продолжила Делорес. — Только-только она оправилась после смерти Джейми, и тут умирает муж! Думаешь, между этим есть
— Между кем? — спросила Ханна, сбитая с толку вопросом матери.
— Не кем, а чем! Я говорю про смерть Джейми и смерть шерифа Гранта.
— Не понимаю, как они могут быть связаны, мама.
— А ты подумай головой, Ханна. Мы знаем, что Нетти едва не умерла от горя, когда погиб Джейми, и что ей понадобился почти целый год, чтобы прийти в себя. Наверняка для шерифа Гранта это был тоже сильный удар. Я не удивлюсь, если выяснится, что горе совершенно сломило его и он понял, что просто не в силах больше терпеть.
— Ты хочешь сказать… самоубийство?
— Конечно, самоубийство. Ты тоже так считаешь?
— Нет.
— Но почему? Для меня все очевидно.
Ханна тяжело вздохнула. Ей не хотелось сообщать матери неаппетитные подробности, но нельзя допустить, чтобы Делорес носилась по городу со своей версией о самоубийстве.
— Мама, это не самоубийство.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что вряд ли шериф Грант съел мой кекс, потом проломил себе череп, добрался до мусорного бака и залез внутрь, чтобы умереть. Я допускаю, что мои кексы далеки от совершенства, но не настолько плохи!
— Ханна, сейчас не время шутить!
— Это уж точно, — сказала Ханна и замолчала. Ее мать — сообразительная женщина. Пусть не сразу, но Делорес всегда ухватывает суть.
— Подожди-ка! — голос Делорес даже задрожал от возбуждения. — Ты говоришь, что шериф умер от удара в затылок.
— Верно.
— Но ведь это невозможно, если только… — Делорес надолго задумалась. — Его убили! Что же ты мне сразу не сказала?!
— Ты не спрашивала.
— Да, но сейчас-то я спросила. Если бы ты была хорошей дочерью, ты бы мне все сказала еще до того, как я спросила! Сядь, если ты еще этого не сделала, и расскажи все, что произошло. И не смей ничего пропускать!
Десять минут спустя Ханна повесила трубку. У нее затекла шея: она прижимала трубку плечом к уху, рассказывая и одновременно пытаясь отыскать что-нибудь съедобное. Зато поиски в холодильнике и буфете не были напрасны, хотя найденное не сравнится с так и не съеденным стейком. Ханна открыла банку тунца, смешала его с майонезом и намазала все это на кусок черного хлеба. Другой кусок она смазала сливочным сыром, размягчив его в микроволновке, и положила сверху тонкие кольца сладкого лука, который Лайза выращивала в своем парнике. Как только половинки сэндвича были соединены, а сам он разрезан напополам, Ханна налила бокал напитка, который называла «Шато в розлив», — белое вино из бочки, оно продавалось в «Выгодной покупке».
— У тебя есть собственные вкусности, — сказала Ханна, сверху вниз глядя на Мойше. Он снова терся об ноги, наваливаясь на них всеми своими двадцатью тремя фунтами.
Мойше мяукнул, и Ханна поняла, что, с его точки зрения, она несет чепуху.
Как Мойше ни старался свалить ее с ног, Ханне все же удалось усесться в кресло, включить телевизор и откусить кусочек сэндвича. Ну и вкуснотища! Сладкий лук Лайзы просто чудо. Надо будет не забыть сказать ей об этом завтра утром. Но сейчас ей предстояло расправиться с целым сэндвичем, и Ханна самозабвенно этим занялась.
Когда сэндвич был съеден (Мойше утешился несколькими кусочками тунца, которые Ханна для него отложила), она удобно устроилась с бокалом вина перед телевизором.
По кабельному ничего интересного не было. Ханна переключала каналы, пытаясь понять, какое удовольствие находят люди в сидении перед телевизором. Лишь одна программа показалась ей интересной: там рассказывали о кексах с изюмом и о том, как они эволюционировали на протяжении человеческой истории.
Ханна по-настоящему увлеклась передачей. Показывали очень красивые в разрезе кексы. Цедра и изюм мерцали, как драгоценные камни при свечах. Она всегда думала, что в идеальном мире кексы должны быть настолько же вкусны, насколько они красивы. Увы! К несчастью, это было не так. Единственный кекс с цукатами, который ей нравился, готовился по ее собственному рецепту. Она придумала его для своего отца, и в нем не было ни единого цуката. Он назывался Папин Шоколадный Кекс, и этот рецепт она собиралась включить в «Кулинарную книгу Лейк-Иден».
Программа уже подходила к концу, когда краем глаза она заметила бело-рыжую тушу. Мойше зачем-то торопился в ванную. Странно, ведь он только что оттуда вышел! Ханна была почти уверена, что этот путь кот проделывает уже не в первый раз.
— Мойше, с тобой все в порядке? — спросила она, вставая. Мойше ходил в ванную, лишь когда ему нужно было в туалет. Если от этой новой еды у него расстроился живот, она завтра же утром позвонит ветеринару.
Когда Ханна вошла в ванную, Мойше сидел на полу около ящика с песком. Но вместо того чтобы залезть в него, чего ожидала Ханна, он перевесился через край, уронил туда что-то и зарыл лапой.
— Странно, — пробормотала Ханна, глядя, как ее кот направился обратно в кухню. Несколько месяцев назад он похоронил в ящике то, что осталось от мышки. Может, он поймал еще кого-нибудь и теперь устраивает ему похороны по-кошачьи? Она взяла совок и раскопала свежую могилку. Нет, это была не мышка, не сверчок и даже не моль. Это был кусок его нового корма для взрослых кошек. Охваченная внезапным подозрением, она продолжила раскопки и обнаружила еще несколько кусков. Выбор места захоронения наглядно выражал мнение кота о вкусовых качествах его ужина.
— Ладно, — вздохнула Ханна, смирившись с неизбежным. Ничто не дается легко.
Войдя в кухню, Ханна посмотрела на Мойше. Он сидел возле миски и пристально следил за каждым ее движением. Когда она направилась к кладовой, где хранился его прежний сухой корм для котят, желтые глаза Мойше загорелись. Ханна вернулась с пакетом и увидела светящееся в них нетерпение.
— Твоя взяла, Мойше, — сказала Ханна, освободив миску и насыпав в нее прежний корм. Она знала, что проигрывает войну человеческого и кошачьего разумов, но у нее вовсе не было желания всю ночь слушать голодные вопли.