Убийство за кулисами
Шрифт:
— Артистизм оперных певцов, — назидательно произнес Турецкий, — как правило, со значительной долей пафоса, такой уж у них жанр… Сказать, что он востребовал кота с преувеличенным восторгом, вроде бы нельзя… Как думаете?
— Да, довольно натурально обрадовался, — согласился Померанцев.
— В общем, так, — подвел итоги Александр Борисович, — дальнейшая схема следствия будет такова…
На ознакомление с упомянутой схемой и на распределение заданий между Померанцевым и оперативниками (Романову озадачить обязали Померанцева) ушло не более десяти минут.
— Ну а еще кое-что я беру на себя… — Турецкий усмехнулся в ответ на вопросительные взгляды следователя и оперативника. — Попробую лично проникнуть в эту самую малоизвестную
— Ирина Генриховна!.. — брякнул догадливый Померанцев и, осознав собственную бестактность, покраснел — впервые за весьма длительный отрезок времени.
— Именно! — спокойно отреагировал шеф. — Придется тряхнуть стариной, поскольку не далее как сегодня утром Константин Дмитриевич Меркулов в очередной раз отказал мне в увеличении нашей компактной оперативно-следственной группы… Все, господа, по коням!
И уже на пороге тормознул Померанцева:
— Будешь охмурять эту певичку, — с нарочитой суровостью предупредил он, — помни о горестном опыте северотуринского дела: смотри не перестарайся! Прыгать к ней в койку совсем не обязательно!..
— Есть!.. В койку — не обязательно! — шутливо отдал честь вполне штатский Померанцев и, все-таки не выдержав, фыркнул.
Глава 8 Чиновничий беспредел
Ираклий Васильевич Шатунов широко зевнул, отбросил в сторону свежий номер «МК», выписывал который скорее по привычке, сохранившейся с туманных комсомольских времен, чем по необходимости, и, поудобнее устроившись в полосатом парусиновом кресле, прикрыл глаза, подставив лицо утреннему июньскому солнышку.
Не только «МК», газеты и журналы, коих теперь в Москве расплодилось несчетное количество, вообще были ему не нужны: обо всех интересующих Ираклия Васильевича публикациях ему систематически докладывали вышколенные подчиненные, чиновники Минкульта России, в котором господин Шатунов занимал вовсе не маленький пост.
Парусиновое кресло, в котором Ираклий Васильевич наслаждался теплым, нежно пахнувшим только что распустившейся белой сиренью утром, стояло на широкой веранде его загородного, сложенного из высококачественного белого кирпича дома в тридцати километрах от столицы, в зоне, которая прежде считалась заповедной… Возможно, и сейчас числится таковой на какой-нибудь всеми позабытой, запылившейся бумажонке. Данный факт хозяина особняка решительно не заботил, несмотря на то что на прошлой неделе какие-то суетливые типы с задрипанного телеканала попытались поднять шум из-за «новорусских» застроек на запретной территории, отсняв сюжет в непосредственной близости от его дома. На здоровье!.. Пошумят и успокоятся, мелочевка горластая, а народ, как всегда, смолчит — плевать он хотел и на ящик, и на болтовню, которая по нему транслируется!
Солнце поднялось чуть выше и начало припекать посильнее. Ираклий Васильевич нехотя приоткрыл глаза, скользнув взглядом по раскинувшемуся перед ним саду, по белоснежным сиреневым кустам, обступавшим веранду. Тащиться в сад ему было лень, но здоровье дороже!
Кряхтя, он с трудом поднялся с кресла (годы, как ни крути!..) и, вздохнув, неторопливо спустился по полукруглым ступеням в тень разросшихся за последние годы деревьев, высадил которые чуть больше десяти лет назад собственноручно… Смешно и вспомнить теперь эти годы, в которые он закладывал основы сегодняшнего благополучия, а на месте нынешнего дома, напоминающего издали белый корабль, стояла тогда забавная избушка, казавшаяся тогдашнему Ираклию Васильевичу чуть ли не дворцом!
Шатунов свернул в тенистую аллею, образовывали которую благоухающие ничуть не хуже сирени акации, и вскоре оказался на небольшой поляне — цели своего путешествия по саду. Здесь между двумя ровненькими, похожими друг на друга, как сестры-близнецы, березами был натянут гамак, в котором ему всегда особенно приятным казалось предаваться воспоминаниям о беспокойных,
…Начало новой эпохи застало Ираклия Васильевича Шатунова врасплох — на невидной, низкооплачиваемой должности мелкого чиновника Минкульта, связанной со зрелищными мероприятиями. Шатунову только что стукнул «круглый» сороковник, что же касается упомянутых мероприятий, на его совести лежала их идеологическая сторона, рушившаяся на глазах. Большинство знакомых Шатунова, знавших его с юности, справедливо считали Ираклия к тому моменту классическим неудачником.
Окончив дирижерско-хоровое отделение консерватории типичным «середнячком» и отлично понимая, что великого дирижера из него не получится никогда, Шатунов после недолгих колебаний избрал комсомольско-партийную карьеру. Однако и тут заметных успехов отчего-то не достиг. Возможно, не слишком старался?.. У законченного холостяка Ираклия, жившего в одиночестве на окраине Сокольнического района в оставшейся от покойных родителей квартире, не имелось ни семьи, ни случайно прижитых детей. Следовательно, и стимула для карьеры тоже не наблюдалось.
К женщинам Ираклий всегда относился с изрядной долей недоверия и равнодушия, хотя ориентации был самой что ни на есть традиционной. Конечно, любовницы время от времени у него появлялись, но стоило очередной даме даже отдаленно намекнуть на возможность жить под одной крышей или, не дай-то бог, на возможное оформление отношений, как Шатунов немедленно исчезал с ее горизонта: властная мать Ираклия, очень хороший хирург, в свое время крепко-накрепко вбила в голову единственного сына мысль о том, что все женщины — хищницы, что даже самая идеальная супруга хороша только до свадьбы… И блестящим доказательством этой мысли для Шатунова был брак его родителей. Временами он искренне жалел своего отца, тихого, полузадушенного лидерским характером супруги, рядового скрипача, игравшего в рядовом симфоническом оркестрике… Семейную жизнь Ираклий возненавидел, наблюдая жизнь родителей. А неудачливость, похоже, унаследовал как раз от папаши… Кто мог подумать, что именно мелкие неприятности (впрочем, тогда они ему мелкими не казались!) как раз и выведут его на широкую трассу успеха?
Должность, которую Шатунов занимал в Минкульте, из-за ее идеологической направленности оказалась под большим и увесистым вопросом. Ничего другого, кроме как контролировать подведомственных ему чиновников и коллективы, Ираклий не умел. Зарабатывать не только нормальные деньги, но даже сущие гроши хоровым дирижированием — смешно было и думать. Следовательно, наступили самые черные дни его жизни… Отвлечься от гадких мыслей не удавалось даже с помощью его давнего тайного увлечения, тщательно скрываемого от коллег и большинства друзей, — шикарной коллекции джазовой музыки со всего мира, на пополнение которой уходила большая часть шатуновской зарплаты… Жизнь загнала его в тупик, железобетонный холод которого он уже чувствовал лопатками… И вот тогда-то впервые мелькнула в голове Ираклия Васильевича смутная поначалу, затем более отчетливая, по тем временам странная идея.
Мелькнула во время одного из наиболее тоскливых и одиноких холостяцких вечеров, за бутылочкой средней паршивости коньячка, поднесенного по старой памяти директором одного из лихорадочно перестраивающихся Дворцов культуры. Директор намеревался тихой сапой вывести вверенное ему предприятие из-под государственного надзора, проще говоря — приватизировать Дворец, использовав его затем по собственному усмотрению. То ли под клуб, рассчитанный на молодежь, то ли еще подо что…
«Под дискотеку какую-нибудь!» — насмешливо подумал тогда Шатунов, лучше многих знавший, что настоящей эстрады в Стране Советов не было и нет. Что бы там ни болтал директор насчет эстрадной школы, которую якобы собирался организовать с помощью известных музыкантов-корифеев, какую бы лапшу ни пытался навешать на уши Шатунову, Ираклий ему не верил.