Убыр

Измайлов Наиль

Дилька сказала вредным голосом:

– Наиль, а мы не опаздываем?

Научил ее время распознавать – на свою голову.

Мы не опаздывали, но вставать и выходить было самое время.

Я с хлюпаньем допил чай – никто даже замечание не сделал – и рванул в прихожую, чтобы быстренько одеться и сказать Дильке, что одну ее ждем, между прочим. Но все же задорные с утра, блин, рванули за мной. Весело получилось, зато без жертв.

Мы уже стояли на пороге, папа побежал себе еще бутерброд сделать, мама проверяла, всё ли мы взяли: ранец, рюкзак, сменная обувь, шарфы не забыли, Наиль, на голову надень, надень, я сказала! Наушники вынь – и вообще, договаривались телефоном не размахивать. Или Дильку по пути потеряешь, или в школе отберут.

– Кто отберет? – хмуро спросил я, убирая телефон из куртки в брюки. – Хулиганы эти твои?

– Директор, – коротко сказала мама, и тут мне возразить было нечего.

И тут Дилька сказала:

– Ой, мам, какая ты красивая!

– Ага, – невнимательно ответила мама, но затем все-таки решила возмутиться: – Где красивая? Издеваешься, да? Со сна, морда распухшая, на башке мочало, еще глаза, и тут все красное…

– Правда красивая, – протянула Дилька.

Я поднял глаза и тоже увидел наконец. И подтвердил:

– Мама, в натуре. Как это… прекрасно выглядишь сегодня.

Мама хмыкнула, покосилась в зеркало и уже открыла рот, чтобы сказать что-то ехидное, но передумала – и прямо так, с приоткрытым ртом, повернулась к зеркалу и принялась разглядывать себя, зачем-то водя рукой по животу и ногам.

Мне стало неловко, а Дилька захихикала.

У нас мама симпатичная, очень – хотя косметикой не пользуется. Но она сильно устает, потому что работает на каком-то суровом муниципальном предприятии и ухаживать за собой не очень любит, ей нас хватает, а мы ей знай нервы портим – ну и так далее, так, по-моему, все мамы говорят. Все мамы разные, и наша тоже разная, но у нее красивое лицо, глаза яркие, она не толстая и не дохлая – ну что я рассказывать про свою маму буду. В общем, приятная такая.

Теперь она была не приятная, а какая-то – ну как в рекламе по телику или в глянцевом журнале. Стройнее, подтянутее – я не понял почему, но силуэт у нее стал будто на картинке. Волосы как после укладки. И кожа оказалась бархатно-золотистой и теплой даже на вид. Мне аж потрогать захотелось, а Дилька, не думая, обняла маму и уткнулась лицом в живот. И мама что-то, видимо, в себе нащупала, пока ладошкой водила. Совсем засияла и спросила явившегося наконец папу:

– Видишь что-нибудь?

Папа на секунду перестал жевать, осмотрел ее въявь и в зеркале и бурно закивал, дожевывая.

– И что ты видишь?

– Пэрсик.

– Хоть бы раз, гад, что хорошее сказал.

– Дети уйдут, я тебе все подробно расскажу, – невнятно пробормотал папа, подходя ближе к маме.

Я расслышал, конечно, и заторопил Дильку. Вот нам необходимо такие разговоры слушать. Орлы, блин. Впрочем, они опомнились вроде. Когда мы уже, обцелованные, выходили за дверь, мама вполголоса сказала:

– А очков-то нету – сегодня ты за рулем… И целую коробку линз, как назло, вот только купила. Теперь выбрасывать, что ли?

– Жалеешь? – уточнил папа, ухмыльнувшись.

Мама засмеялась и сказала:

– Зависть – мелкое чувство. Ладно, сегодня перебьюсь как-нибудь, а завтра к окулисту – и новые купим.

Новые линзы покупать не пришлось. Во вторник острота маминого зрения дошла до единицы. То есть до идеального состояния.

Идеальное на этом кончилось.

3

Первый раз я испугался в среду. Почти без причины.

Возвращался из школы, через лужи и ручьи прыгал, на солнце жмурился, вдруг вижу – возле подъезда папа стоит. А его днем никогда дома не бывает: он не приезжает на обед, не заскакивает за сменной обувью, не прячется от директора. Он, даже если выходной с утра, старается нас куда-нибудь утащить, в парк хотя бы. А если на работу ушел – все, до ночи не жди. И если позвонить по срочному обстоятельству, он вполне душевно разговаривает, но чувствуется, что одним глазом в бумаги, монитор, на аллеи стеллажей или куда там у них положено косит. Весь деловой такой. Папа, наверное, сам это как-то понял и попросил не обижаться. Коли что-то делаешь, говорит, делай хорошо, а хочешь отвлекаться или ловить двух комаров одной рукой – так лучше и не пытайся. Да я и не пытаюсь, и не обижаюсь – понимаю, работа.

А теперь вот папа не просто стоял у подъезда, а с самым бездельным видом. Вернее, не так.

Он тоже то на солнышко щурился – блаженно, но как-то встревоженно, будто прислушивался к далеким окликам, – то начинал топтаться на месте и под ноги смотреть, словно уронил чего. И снова голову задирал. А ведь в небе оброненное не ищут. И стоял папа странно, не спиной к подъезду, как нормальные люди, и не лицом к нему, как дожидающиеся люди, а боком.

Зато подкрадываться легче.

Я подкрался и с рявканьем так говорю:

– Привет, дядя пап! Прогуливаем?

А он не то что не вздрогнул – вообще не отреагировал. Оглох, что ли?

Я уже потише и не очень уверенно его окликнул. Папа голову опустил, подумал, повернулся ко мне и стал внимательно разглядывать. Как незнакомого щенка, например.

Я лихорадочно перебрал свои грехи – пара по алгебре (так я ее исправил сегодня), вызывающее поведение на географии (это брехня вообще), или Юлька-дура опять что-нибудь придумала и наябедничала – она меня преследует, честно. Но папа сказал – с дурацкой равнодушной интонацией, но правильными словами:

– О, сынище! Здорово, сынище.

После запинки поднял руку, быстро мазнул по моей шапке, которую я предусмотрительно натягиваю на подходе к дому, и тут же руку убрал, точно испугавшись.

– Ты пешком, что ли? – поинтересовался я, чтобы не затягивать паузу.

Папа прищурился и неопределенно улыбнулся.

Не получилось паузу убить. Но мы не сдаемся.

– На работе проблемы? – решился деликатно спросить я.

– В головах проблемы, вот здесь, – сухо сказал папа, тронув пальцем темечко, но и от своей головы палец быстро отдернул. Зато продолжил поживее: – На работе нормально, нормально на работе. Надеюсь.

– Здоров, Рустам-абзый [10] , – сказал дядя Рома из сорок девятой квартиры.

Он вышел из подъезда – и в этом как раз ничего странного не было. Дядя Рома работает на «Оргсинтезе» по плавающему графику, то есть сегодня явно во вторую или третью смену.

– Я здоров как бы, – сказал папа и пожал протянутую ладонь.

После паузы сказал и пожал. Пауза была крохотной, но я заметил. Дядя Рома тоже.

– Серьезный разговор? – спросил он, кивнул мне сочувственно и сказал: – Привет, Наиль.

10

Абзый — дядя, обычно обращение к старшему, не являющемуся близким родственником.