Убю король и другие произведения
Шрифт:
Имение лежало всего в нескольких километрах к юго-западу от Парижа, и Маркей, судя по всему, неожиданно выведенный из равновесия вечерним разговором, скрыл вполне объяснимое желание развеяться под личиной радушной предупредительности к гостям: он вызвался сам отвезти в город доктора вместе с генералом, причем из уважения к последнему приказал запрячь двуколку: Сидр терпеть не мог всех современных средств передвижения, а до вокзала было слишком далеко.
Стояла ясная и сухая погода; холодало. Копыта стучали по стылой дороге, точно по пустой коробке из-под шляп. Не прошло и часа, как они подъезжали
— Добрый вечер, Марк-Энтони, — кивнул Батубиус бармену.
— Да вы тут завсегдатай, как я погляжу, — сказал генерал.
— И что же, этот здоровяк по праву носит такое по-шекспировски патрицианское именование? — полюбопытствовал Маркей.
— Да, здесь рассказывают, — отозвался Батубиус, — что своим прозвищем, этаким гибридом из истории и драматургии, парень обязан невиданной торжественности, с которой он увещевает посетителей — ни дать ни взять Шекспиров Марк Антоний со знаменитой речью на могиле Цезаря. И должен вам признаться, местную публику — наездников, их тренеров, конюхов, боксеров, у которых вечно руки чешутся намять кому-нибудь бока, — увещевать приходится нередко.
— Что ж, надеюсь, вскоре мы его услышим: всё веселее, — сказал Маркей.
Принесли пиво. Генерал спросил темный стаут, доктор — легкий эль, а Маркей, как правило, всегда державший нейтралитет, за исключением тех случаев, когда его вдруг донимали всякие необъяснимые теории, пил смесь из обеих разновидностей, так называемый half-and-half.
Вопреки прогнозам доктора, в тот вечер в баре все было спокойно, а ровный гул чужих голосов весьма кстати заглушал их собственную беседу.
Доктор не удержался и, втайне думая поддеть Маркея, вернулся к прерванному разговору. В душе, признаться, он был даже чуточку раздосадован, что его друг, пусть и в пылу шутки, не оставил веское последнее слово за ним — как-никак, человеком науки.
— Теперь, когда нет дам, — начал он, — позвольте небольшое замечание, чтобы покончить с вашей мифологией раз и навсегда: все эти Прокулы, Гераклы и прочие сказочные персонажи отнюдь не почитали геройством свои бесчисленные, а главное — такие же придуманные, как и они сами, — подвиги. Это была игра, как вы изволили заметить, все эти свершения были лишь игрой. Как же: девственницы! десятки девственниц! А между тем, доказано медициной…
— И опытом: я вижу, куда вы клоните, — перебил его генерал.
— Это медицинский факт, — не обращая внимания, продолжал Батубиус, — что соитие с девственницей столь болезненно и трудно, что отбивает у мужчины всякое желание, да и саму возможность повторять его с подобной частотой.
— В своем целомудрии наш друг об этом просто не подумал, — вставил Сидр.
— Ну, здесь ответ простой, — отвечал Маркей. — Если брать пример из истории — или мифологии, если вам так больше нравится, — следует признать, что Геркулес наверняка во всем превосходил обычных мужчин, и в том числе… как бы это получше обозначить? своей статью, мощью, что ли…
— Калибром, — поправил его генерал. — Неженок тут нет, да и потом, это нормальный военный термин.
— В гинекологии известно состояние полудевственницы, — продолжал Маркей. — Признаем, что может существовать и масштаб полубога… пусть и куда менее распространенный, и потом — для, скажем так… некоторых мужчин все женщины девственны… в большей или меньше степени.
— Только, пожалуйста, не выходите в заключении за рамки предпосылок, — запротестовал доктор, — что это еще за «некоторые мужчины» — с Геркулеса начали, им давайте и ограничимся…
— К тому же за руку его, образно выражаясь, не схватишь, — попробовал пошутить генерал.
— Да… и в самом деле, его с нами нет… я как-то позабыл, — каким-то странным голосом произнес Маркей. — Хорошо, вот вам другой пример: представим, что некая женщина неоднократно подвергалась сексуальному насилию, скажем… двадцать пять раз — для ясности, как говорят учителя…
— Ну это просто цирк какой-то: «Вам песен надобно…», право слово! — пробормотал начинавший выходить из себя доктор. — Довольно парадоксов, друг мой, приберегите их для более подходящего случая… если вам угодно оставаться на позициях науки, о чем бы мы ни спорили.
— Хорошо, доктор, только ради вас — двадцать пять разных мужчин!
— Ну, это как-то ближе к истине, — сказал генерал.
— Это объяснимо, вы хотите сказать, — неожиданно смягчившись, поправил его Батубиус.
— Что же произойдет с точки зрения физиологии? Подвергшиеся такому воздействию ткани будут вновь и вновь стягиваться…
Доктор так и прыснул:
— Да вы что, милейший — разойдутся, с вашего позволения, и это еще мягко сказано.
— Да где вообще вы вычитали всю эту глупость? — вскипел генерал. — Еще один пример из истории?
— И вновь ответ предельно прост, и даже более того, — ответил Маркей. — Истории известна лишь одна женщина, имевшая за день до двадцати пяти любовников, и это…
— Мессалина! — в один голос выкрикнули доктор и генерал.
— Вот именно. У Ювенала, кстати, есть одна строка, которую до сих пор никто так толком и не смог перевести — если смысл был понятен, опубликовать ее не взялся бы ни один издатель, поскольку публика сочла бы напечатанное полным абсурдом. Вот это стихотворение:
… Татеп ultima cellam Clausit, adhuc ardens RIGIDAE tentigine vulvae.— И далее, — добавил доктор:
Et lassata viris nec dum satiata recessit.— Все верно, благодарю вас, — сказал Маркей. — Однако современная критика доказала, что эти строки, как и все прочие знаменитые стихи, были искажены позднейшими добавлениями. Вы знаете, это как поговорки…
— Да-да, мудрость наций… — протянул генерал.
— Вашей проницательности можно позавидовать, генерал — именно так. Вы, надеюсь, не станете отрицать, что все великие народы изначально были сборищем первых встречных…