Участковая, плутовка и девушка-генерал
Шрифт:
Как и предполагалось, оба они находились в родительской комнате, имевшей площадь, доходившую до шестнадцати метров в квадрате; посередине, придвинутая высокой спинкой к правой стене, находилась двуспальная кровать, на которой и сидела горевавшая хозяйка, крепко обнимавшая хныкавшую девятилетнюю девочку. Говоря про страждущую мать, можно отметить, что, безусловно, с ее маленьким отпрыском, очаровательным и милым созданием, в ней присутствует невероятная схожесть, – она является белокурой, голубоглазой, обладает небольшим курносым носиком, изящно очерченными губами и выделяется продолговатой формой лица, а также бархатистой и нежной кожей; впрочем, как оно и полагается, у неё присутствуют и значимые различия – это двадцатидевятилетний возраст, более осмысленный взгляд, передающий уверенную натуру и наличие рационального здравомыслия (что в сложившейся ситуации крайне необходимо), а также невысокая и стройная фигура, отличающаяся привлекательными формами, иными словами, сложённая просто отлично. Едва увидев вошедших посетителей, она попыталась резко привстать и попробовала отстранить от себя плачущую малютку, облачённую в легкое домашнее платьице, в основном голубенькое, но украшенное и разноцветным, цветастым орнаментом. Но не тут-то и было: Та еще крепче обхватила ее изумительную шею маленькими ручонками и вцепилась в неё намного сильнее!.. Поправляя серый мохнатый свитер, почтительной хозяйке пришлось подниматься, не отпуская всхлипывающую дочурку, непередаваемо напуганную необъяснимым вторжением и беспрестанно оплакивающую смерть второго родителя (сгруженные джинсы на взрослой женщине так и остались немного помятыми, предъявляя на обозрение голые стопы, не укрытые ни колготками, ни носками, а, единственное, прикрытые узорчатыми теплыми домашними тапками).
– Ковшова Ирина Игнатьевна, – не отпуская хнычущую девочку, пытающуюся прижаться еще гораздо сильнее, учтивая хозяйка протянула правую тоненькую ладошку и, представляясь, поочередно пожала руку и той и другому, – а на руках у меня находится единственная доченька Маша. Вы нас извините, – становилось очевидно, что горевавшая женщина всеми силами старается найти в себе силы и пытается казаться внешне спокойной, – но после всего, сегодня ночью случившегося, мы никак не очухаемся и находимся во власти невыразимых кошмаров и чудовищных наваждений, не передаваемых никакими людскими словами. Отвечая на Ваш вопрос, – она уловила еле заметное движение, промелькнувшее по сосредоточенному лицу любознательной полицейской, – мы и в полицию-то не сразу смогли обратиться, а испуганно дрожа и удручающе плача, сидели в нашей с супругом комнате и боялись даже пошевелиться. Как вы понимаете, очухаться мы сумели лишь только к утру, кое-как оделись, осмотрелись по сторонам, убедились в преждевременной смерти мужа – я дипломированный фельдшер и, соответственно, в постановлении медицинских диагнозов кое-что понимаю – но всё равно первым делом позвонили в ближайшее отделение скорой помощи – они, кстати, еще не приезжали, и вы явились намного быстрее – а затем, как и принято, «отзвонились» по «002» и сообщили о случившихся событиях правоохранительным органам.
Словно бы подтверждая ее предыдущие слова, вслед за женским возгласом «Эй! Хозяева, есть ли кто-нибудь дома?» в нижних помещениях послышались осторожные шаги, приближавшиеся к витиеватой, фигурчатой лестнице. Опережая владелицу жилых помещений и непременно желая поприсутствовать при осмотре мертвого тела, Шарагина вышла в коротенький коридорчик и окликнула прибывшую сотрудницу, представлявшую первостепенную лечебную сферу:
– Поднимайтесь на второй этаж: мы находимся здесь!
Предусмотрительно, чтобы лишний раз не натопать и не загубить основные следы, способные привести к разгадке загадочной тайны, Алексеев вместе с Ковшовыми остался в родительской комнате, предоставив пытливой спутнице единолично сопровождать проведение полноценной констатации смерти, преждевременно настигшей окружного лесничего. «Странно, почему же всё-таки жалящие гадины напали именно на человека, обязанного следить за сохранностью лесных насаждений – он что, «узенькую тропинку» им где-нибудь перешел?» – употребляя иносказательное выражение, рассуждала деятельная красавица, перед тем как встретить молодую особу, поднимающуюся кверху и одетую, как оно и полагается, в синюю спецодежду, по кругу отмеченную светоотражающей лентой. На груди у неё крепился служебный «бейджик», представлявший ее как Лаврентьеву Елену Ивановну.
Являясь хорошенькой, двадцатисемилетней девушкой, обладающей великолепной фигурой, не отягченной избыточным весом, прибывшая медичка легко взбежала по закругленной лестнице; но… увидев перед собой многочисленных дохлых гадин, ненадолго остановилась, перекосив испуганной мимикой красивую физиономию, худощавую, миловидную, а книзу слегка треугольную, а заодно и расширив изумрудные глаза от панического, практически суеверного, страха; ее же каштановые волосы, спускавшиеся чуть ниже мочек округлых ушей и отмеченные недлинной, равномерной прической, в одно мгновение страшно взъерошились и, казалось бы, еле-еле заметно зашевелились. Разумеется, при виде небывалого ужаса, никем из присутствовавших людей раньше не виданного, первым делом она отпрянула на два шага назад, но, остановленная негромким окриком: «Не бойтесь, милая девушка, все оставшиеся здесь змеи являются мертвыми!», прозвучавшим из чувственных, малиновых губ, вернулась назад и продолжила подниматься, нерешительно преодолевая оставшиеся четыре ступеньки. Выражая обуревавшие мысли, она состроила неприятную гримасу, передававшую полнейшее отвращение, наморщила слегка выпиравший нос, казавшийся больше обычного, но ничуть не портивший приятного впечатления, и прочно сомкнула алые уста, накрашенные яркой помадой.
– Что тут случилось? – было первоочередное, о чем спросила Лаврентьева, осторожно переступая через раздавленных омерзительных змеек. – Нам позвонили и сообщили, что кого-то покусала гадюка; фактически же, созерцая представшую перед взором неестественную картину, можно сделать вывод, что, скорее всего, во внутренних помещениях происходила настоящая ужасная бойня. А что здесь за странный, противный запах?..
– Как будто бы пахнет человеческими фекалиями, – договорила Шарагина само собой просившийся вывод, как и ее более старшая спутница, оберегая новомодные ботильоны и стараясь ступать по наиболее чистым поверхностям, незагрязненным неприглядными нечистотами, отслоившимися от испачканных туловищ, и свободным от расплющенных, умерщвленных созданий, – наверное, поскольку основное жилище представляется неприступным, они всем скопом заползали через отхожее место, точнее, проникали вначале в отстойник, затем, перемещаясь по сливному трубопроводу, перебирались в унитаз, а выбраться дальше наружу – это для пронырливых и юрких «шнурочков» явилось незамысловатой проделкой простой и нисколько не осложнённой техники… Поправьте меня, если я окажусь неправа?!
Однако спорить с ней никому не хотелось, да по большей части было и некому; с другой же стороны, когда совсем неглупая брюнетка договаривала предположительную фразу, не лишенную рассудительной логики, невольные попутчицы как раз таки приблизились к умершему лесничему, скончавшемуся ужасной смертью и чуть ранее подвергнутому неописуемым мукам; а значит, необходимо было начинать скрупулезно работать и каждому из подошедших сотрудников заниматься собственным делом: одной осматривать раны, а второй искать возможные ответы, способные помочь разъяснить таинственную загадку, а если повезет, привести к ужаснейшему, зато прямому и основному убийце. «Только бы не пришлось иметь дело с потусторонними силами, – между делом подумала Владислава, машинально считая раздавленные черные тушки и насчитывая никак не меньше восьмидесяти, – эк их сколько кто-то пригнал?.. А мужик ничего – молодец! – похвальное высказывание она относила к отважному защитнику деревенского дома, подвергнутому жестокому и жуткому нападению. – Стольких омерзительных гадин перед смертью успел отчаянно уничтожить; да-а… по-видимому, он очень любил обеих красавиц: и маленькую дочку, и молодую жену… похожих мужей еще поискать!..» Ее отвлечённые размышления прервались профессиональным заключением, сделанным местной фельдшерицей, закончившей с подробным осмотром; она вот только что поднялась от полностью посиневшего туловища, некогда представлявшегося красивым и сильным мужчиной, и делилась теперь добытыми результатами:
– На нём не менее сотни змеиных укусов – такой концентрации яда, попавшего в человеческое тело и проникшего в кровь, никто бы не выдержал; выражаясь проще, натерпевшийся мужчина вначале невероятно мучился, затем, парализованный, рухнул на пол, ну, а в дальнейшем, совсем через небольшой промежуток времени, неимоверно страдая, покорился жестокой судьбе, а следом в кошмарных мученьях представился.
Ничего другого, более приближавшего к истине, в детской комнате найдено не было («"Нихера" я, бестолковая, так и не поняла – может, чего у эксперта получится?» – рассудила самокритичная брюнетка, причем вполне справедливо и всесторонне правдиво), а потому обе девушки – и полицейская, и медичка – решили лишний раз ничего не напортить, а удрученные, поникшие, поспешили из кошмарного помещения, двигаясь к выходу. Оказавшись за пределами ужасавшего пространства, и та и другая более-менее облегченно вздохнули, а расставаясь возле витиеватой лестнице, спускавшейся книзу и, к удивлению, не загаженной умерщвленными трупиками, вежливо попрощались и отправились каждая по собственной надобности: одна – обслуживать следующий тревожный вызов, а вторая – пытаться разобраться в этом, нечаянно-нежданно возникшем.
Глава II. Пугающая лесная делянка
Когда Шарагина возвратилась обратно и снова появилась в родительской комнате, то, к удивлению, обнаружила, что, оказывается, в том числе и преданный Палыч не оставался сидеть без полезного дела; говоря иначе, на момент ее прихода и добропорядочная хозяйка, и почтительный гость (каким-то невероятным чудом?) уложили переволновавшуюся девочку спать (наверное, подействовало прибытие существенной защитительной силы; по крайней мере, подобным образом полицейские ассоциируются в любом, нормальном понятии), после чего вдвоём, оба вместе, переместились к будуарному столику, украшенному фигурным широким зеркалом и установленному в дальнем, левом, углу, уселись друг против друга и делились теперь возникшими мыслями, причем Алексеев задавал вопросы, наводившие на правильные и трезвые размышления, а даваемые ответы усердно записывал, угрюмая же хозяйка пыталась построить осмысленную и хоть сколько-нибудь правдоподобную версию.
– Опергруппа еще не приехала? – ненадолго оторвавшись от записей, поинтересовался он, едва за возвратившейся участковой поплотнее закрылась входная белёсая дверца.
– Нет, а с какой, спрашивается, целью допытываешься, – в свою очередь спросила кареглазая сослуживица, придав смугловатому лицу придирчивое, если и не лукавое выражение; она приблизилась почти вплотную и через плечо стала заглядывать в подробно произведенные записи, – наверное, чего-то уже «накопал»? – конечно же, она имела в виду «существенно приблизился к объясняемой истине».
– Хм, от правды я пока ещё далеко, – старший прапорщик, не слишком любивший погружаться в написание служебной документации, вернулся к ненадолго прерванному занятию, рассчитывая как можно быстрее от него откреститься (хотя его никто сейчас не принуждал и фиксировать передаваемые сведения он вызвался целиком и полностью добровольно), – но мне непонятна одна немаловажная, ежели и не крайне существенная деталь?..
– И-и?.. – подтолкнула его Владислава к продолжению рассказа, выразившись своеобразной манерой, с недавних пор вошедшей в привычку и сводившейся к тому простому условию, что она умышленно растягивала целевые слова и методично выделяла гласные звуки.