Учебник выживания для неприспособленных
Шрифт:
Они миновали большой пригород с его чередой торговых центров, промышленных парков, жилых башен и коттеджных поселков. Потом, уезжая все дальше, вырулили на большую трансъевропейскую автостраду, пролегающую прямо, как стрела, через унылые сельскохозяйственные пейзажи Северной Европы. Длинные желтоватые поля чередовались с длинными тускло-зелеными полями, засеянными бесплодными семенами рапса, пшеницы, кукурузы, генетический код которых был тщательно разработан в лабораториях агропромышленными гигантами, такими, как «Монсанто» и «Басф».
Жан-Жан
В конце концов, он не слишком много знал и, сказать по правде, не особо интересовался. В Средние века люди редко задумывались об Античности. В эпоху Возрождения плевать хотели на Средние века, все и всегда жили в настоящем, иногда думая о будущем и почти никогда о прошлом.
Беда, конечно, в том, что, когда кто-то пытается обойти копирайт, как это сделала Мартина Лавердюр, появляются на свет такие выродки, как эти четыре волка, перевернувшие его жизнь.
— Как ты думаешь, что они сейчас делают? — спросил он у Бланш.
— Ну, как минимум один из них ранен… И теперь их действительно ищут… Думаю, они попытаются скрыться или бежать… Если им это удастся, мы о них больше не услышим. Надеюсь.
— Ты надеешься?
— После всего, что произошло, я больше ни в чем не уверена.
Они ехали еще добрых четыре часа и, судя по указаниям навигатора, пересекли границу. Пейзаж, поначалу не менявшийся, постепенно стал более урбанистичным, таким, к какому привык Жан-Жан: бесконечным пригородом, где сменяли друг друга в монотонной партитуре перпендикулярность паркингов и обширные пространства торговых центров, зоны погрузки-разгрузки, офисные и жилые здания, иной раз украшенные светящейся рекламой.
День понемногу клонился к вечеру, и, по мере того как убывал свет, движение становилось оживленнее. На дорожных указателях, которым следовала Бланш, значились населенные пункты со сложными названиями: Ганновер/Арнем, Кройц/Реклингхаузен, Вольфен/Липпрамсдорф.
— Тебя не тревожит предстоящая встреча с братьями Эйхман?
— Нет… Я их знаю… Уже встречалась с ними не раз… Они очень внимательны к сотрудникам моей службы…
Жан-Жан попытался представить, что бы это значило. Бланш продолжала:
— И что будет, я уже знаю. Пресс-конференция, скорбный вид, извинения, их и мои, а потом меня уволят.
— Ты думала, что будешь делать дальше?
— Наверно, позволю себе отпуск… Знаешь, меня уволят, но существует
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Я надеюсь провести отпуск не одна.
— А куда ты собираешься?
— Моя бабушка была русская, я тебе говорила, где-то есть семейный домик, в котором никто больше не живет. Я давно хотела посмотреть, в каком он состоянии.
— Я рукастый, — сказал Жан-Жан.
Бланш тихонько засмеялась, и Жан-Жан погладил ее по волосам.
Он был счастлив.
Так счастлив, что ему вдруг стало немного страшно.
Он вспомнил, что счастье имеет один ужасный недостаток: рано или поздно оно кончается.
Марианна выслушала план Белого и нашла его провальным и глупым, но, поскольку Серый никак не отреагировал, а Черный, облеченный новой властью, заявил, что план «суперский», она ничего не сказала.
Так что Белый сделал все, что надо было сделать, и это сработало.
После этого они отправились в путь.
Марианна злилась, Марианна не желала разговаривать, Марианну все достало, Марианне хотелось врезать по этим чертовым волчьим мордам, но при этом что-то в Марианне шалело от Белого, и это что-то, кажется, начинало брать верх над ее рассудком.
Марианна была сама не своя. Марианна чувствовала себя как «Лигомм Тач Оптимум», дерьмовое вещество, изобретенное в агропромышленных лабораториях Каргилл в Миннесоте, — эта смесь крахмала, желирующих средств и ароматизаторов в совершенстве имитировала моцареллу. Сегодня все идиоты, которые покупают замороженную пиццу или ходят в «Пицца Хат» и думают, что едят пиццу «Каса Ди Мама Кватро Фромаджи», печенную на камнях, с «аутентичным вкусом», на самом деле заглатывают изрядное количество этого «аналога», бездушного теста, имеющего к коровам не больше отношения, чем планер к носорогам.
Марианна чувствовала, что аутентичность всего, что она делала в жизни до сих пор, все ее ценности — эффективность, результативность, гибкость, конкурентоспособность, дух соревнования и культура предприятия, — сегодня исчезли, как не было их. Она становилась кем-то другим, похожим на заменитель сыра для пиццы «Лигомм Тач Оптимум»: еще пыталась быть как Марианна, говорила и двигалась как Марианна, но душа у нее была не Марианнина.
Про свою душу Марианна теперь и не знала, из какого она теста.
И это выводило ее из себя.
Если это и есть любовь, то будь она проклята, эта любовь.
Размышляя обо всем этом, пока машина катила по безымянной автостраде сквозь ночь чернее шерсти Черного, она оперлась о плечо Белого.
В ответ Белый обнял ее одной рукой.
Они сидели вдвоем на широком заднем сиденье семейного «Пежо-505» Серого. Серый вел машину, а Черный рядом с ним, расплющив нос о стекло, спал сном, по виду близким к смерти.
Марианна положила голову на колени Белому и почувствовала, что у него встает.