Ученица чародея
Шрифт:
Мне представилась скромная церемония в сельской церкви, я в искусно вышитом платье с букетиком фиалок и Этьен, такой красивый, как сейчас, только одетый. Словно живые в моем воображении появились улыбающиеся сельчане, пронесся запах свечей и ладана, звуки старого органа. Ах, вот сейчас почтенный кюре объявит нас мужем и женой, и мы поцелуемся…
Я размякла от счастья, забыв обо всех невзгодах, и голос мадам Тэйра прозвучал резко, как гром среди ясного неба:
– Не позволишь? А кто ты ей такой, Тити, чтобы запрещать?
Я замерла, ожидая, что он ответит: «Возлюбленный? Жених?» Но вдруг услышала спокойное:
– Никто.
Этьен пожал плечами, и это «никто» загорчило в моей душе, будто прогорклый орех.
«Ах, так? – насупилась я. – И кем же он тогда меня видит – приживалкой или содержанкой? Экий благодетель! Хочет взять влюбленную сиротку-бесприданницу из жалости? Ну, уж нет! Лучше родную тетку потерпеть и получить законные несколько тысяч ливров годового дохода, чем ждать, когда в один прекрасный день он или его мать передумают и выставят меня на улицу, как папа маман. Конечно, она сама была виновата, но я на те же грабли наступать не стану. Пусть сначала женится, а потом решает!»
– А мое мнение никому не интересно? – спросила я и встала из-за стола. – Камень выбрал меня. И да, я хочу получить, наконец, титул и состояние, положенные мне по праву рождения. Поэтому я еду в Париж.
Этьен внимательно посмотрел на меня, словно увидел нечто такое, чего раньше не замечал. И я поспешила добавить:
– От помощи и компании не откажусь. Наверное, уже сейчас нужно определиться, кто куда едет. Вы, мадам, вернетесь или поедете с нами?
Прабабушка вздохнула и махнула ручкой:
– За тобой глаз да глаз нужен, так что не надейся, одну я тебя не оставлю.
– Но вам же нездоровится.
– Коль рассыплюсь песочком, в речку смахнете, – хмыкнула старушка.
– А вы, Огюстен? Вы с нами? – я перевела взгляд на великана.
– Всенепременно, – поклонился он.
– Этьен, а ты? – мне вдруг стало боязно, что он обидится и передумает.
Возможно, так и было, но, увидев надежду в моих глазах, парень хитро улыбнулся и заметил:
– Только если в штанах.
Не прошло и часа, как мы тронулись в путь. Бороться с пухом на подоле мне не пришлось – мадам Тэйра предусмотрительно прихватила с собой Этьенову походную сумку, а в ней и мое платье из лазурного атласа. Куда делось винное пятно, и отчего наряд выглядел так, словно над ним усердно потрудились три придворные гладильщицы, оставалось только догадываться. Наверняка прабабушка поколдовала.
Когда я вышла из комнаты умытая, причесанная, в платье, как у принцессы, выражения лиц у Огюстена и Этьена изменились. Даже не знаю, чье являло большее восхищение.
Я благосклонно приняла из рук великана плащ, одарила робкой улыбкой Этьена. А моя женская суть при этом устраивала ликующие девчоночьи попрыгушки где-то в груди. Мне даже представилось, что я в сопровождении двух верных рыцарей не в утлой придорожной гостинице, а где-нибудь на балу. На настоящем, а не как у короля Савойи.
Этьену пришлось нахлобучить по самые глаза шляпу и поднять шейный платок чуть ли не на пол-лица. Предосторожность не повредит: мало ли кто видел его накануне в образе демона – неприятностей не оберешься. К тому же у сырной лавки по-прежнему толпились горожане и суетились жандармы под командованием сурового марешоссе [7] с большими усами.
7
Марешоссе – представитель конно-полицейской стражи во Франции XVII–XVIII веков.
Вслед за мной мадам Тэйра взобралась в карету, скрипя не меньше, чем старые пружины на колесах. Наши мужчины поехали верхом. И я с удивлением заметила, что Этьен оседлал своего жеребца – того самого, на котором спас меня из охотничьего замка. Как только мы отъехали от городских ворот, Этьен ласково потрепал гнедого по холке, шепнул что-то ему на ухо. Похоже, парень был счастлив встретить старого друга. Но откуда он взялся?
– Я на нем прискакала, – крякнула старушка в ответ.
При виде крошечной дряхлой мадам подобное объяснение выглядело настолько же правдоподобным, как если бы она сказала, что гнедого сбросил на Бург-ан-Бресс ее любимый дракон Лоло или как там его звали… Впрочем, я не меньше поразилась, узнав в животине под великаном вчерашнего бешеного коня. Только теперь мышастой масти тяжеловоз с мохнатыми манжетами над копытами был спокоен и податлив.
Позавтракали мы в Шалон-Сюр-Соне, пообедали в Монбаре. Всю дорогу прабабушка делилась со мной всевозможными секретами. Научила рассматривать странную оболочку у людей, прозрачную вроде, но если чуть глаз прищурить, видимую даже у крестьян в полях, что мы проезжали. Оболочка подрагивала, будто марево над костром.
– Если не хочешь, чтобы рядом с тобой кто-то стоял… – причмокивала старушка, – ну, знаешь, на площади или на рынке, чтоб в бока не толкались, представь, как оболочка твоя растет вширь. Народ сторониться будет, сам не зная почему.
– Не шутите ли? – усомнилась я.
И вдруг почувствовала сильное желание вжаться в стенку кареты или того лучше, выпрыгнуть из нее – жутко тесно стало.
– Ну как? – подмигнула прабабушка.
Сощурившись, я разглядела, что ее оболочка, словно мыльный пузырь, раздулась до невероятности.
– Уф, – фыркнула я и сама принялась расширяться, с силой толкая стенки мыльного пузыря родственницы так, что они вылезли из окон кареты, будто каша из горшка. Скачущий рядом Огюстен недоуменно посмотрел на нас и припустил серого вперед.
– Хо-хо, – смешно сложила губы трубочкой старушка. – Вот и не подеремся.
Я рассмеялась, и мы одновременно вернули собственным прозрачным оболочкам обычные размеры.
– Молодец, быстро учишься, – удовлетворенно кивнула мадам Тэйра. – А если тебе надо незаметно мимо кого-то проскочить, представь, что оболочка твоя маленькой становится, как у гномика. Да хоть в один пус величиной. Слышала, в народе говорят – «ниже травы»? Так это оно самое. Давай-ка.
И я попробовала. Боже, как это было забавно! Вроде бы я и сидела как ни в чем не бывало на скамье, но с другой стороны, я вместе с оболочкой принялась уменьшаться с огромной скоростью: вот я уже ростом со старушку, вот дышу ей в пуп, а вот смотрю с пола наверх и вижу стоптанные подошвы ее внезапно громадных башмаков.