Ученица Хозяина Топи, в Академии
Шрифт:
— Не, я ж не против! Но вот Ведана Людимировна почему-то решила, что сие наказанием будет славным. Странные они иногда, эти учителя.
— Ведана Людимировна показалась мне доброй, — отозвалась Веся, заглядывая в свой сундук и принимаясь вещи в оном перебирать.
— Ну, не злая, эт да. Но иногда такая строгая бывает, у меня аж мороз по коже идет. Во, как сейчас, глянь! — и сама под нос Веське руку сунула, показывая, как, стало быть, кожа у ней пупырками покрывается.
— А ты сама откуда будешь? — ведуня решила не изменять историю, что Костяника
— Так отсель, из Благовещенска и есть, — махнула рукой, — папка — купчий, маманька ребятню нянчит. Я только и радехонька была из того дома шумливого сюда сбежать, как дар обнаружился. Ой, батька так рад был, так рад! Не зазря, говорит, на всяк случай сбережения хранил. Вот и поступила. Хотя, иногда, конечно, и обратно тянет. А ты, есть у тебя семья? — но поглядев внимательно еще добавила, — али жаних?
— Сирота я, — покачала головой.
— А кто ж тогда за учебу твою платит? Точно ж говорю, жаних! — и сама себе в ладоши захлопала, шебутная.
Признаться, после всех дней минувших и событий череды, этакая шумная соседушка малость тяготила. С другой стороны, если все таковое, каким кажется — скучать не придется.
Потому на последнюю фразу, совсем уж забавляясь, Веська лишь плечами пожала. Костяника ж снова прищурилась.
— Какая-то ты не шибко говорливая. Ну, да маменька завсегда говаривала, что я даже мертвого разговорить способна. А кто ж виноват, что мне всех узнать охота? — Вскочила она с постели, — пойдем, покажу тебе, что тута есть еще.
— Спасибо...
Так узнала Веся о туалетной комнате, где даже с лейка-дождик обнаружилась за стеклянной дверцей. Водопровод и здесь в почете оказался, не придется думать, что с ночной вазой делать…
Спать уж ложились, когда Веська, под нескончаемый щебет соседки, вспомнила про пергамент. Из сундука оный выудила, за столик уселась да принялась грифелем выводить буковки печатные. До Лесьяра с его завитками ей, конечно, далеко было, но лучше так, чем ничего вовсе.
“Меня уже заселили в комнату, все хорошо, встретили радушно”, — написала и замерла, ожидая, когда надпись исчезать примется, чтоб на Лесьяровой стороне явиться.
— Ты меня слушаешь? — чуть обиженно позвала Костяника.
— Да, извини, — опомнилась Веська, — я обещала написать, как на месте устроюсь.
— Кому? Ты ж сирота, — усмехнулась соседка. Глаза сузила, веселясь подозрительностью, — говорю ж, жаних есть!
Вешка отрицать не стала, ровно как и подтверждать. Рано о том пока думать даже. О женитьбе всмысле.
Надпись на листке тем временем исчезла, чтобы мигом позже проявились другие витиеватые буквы:
“Очень рад! Как тебе сама академия? Башню почти восстановили…”
— Это что у тебя, двусторонний свиток? — Костяника, как увидала со своей кровати волшбу творимую, тотчас все слова растеряла.
— Вроде бы... я пока не шибко разбираюсь.
— Да он ведь целое состояние стоит! — разве что не присвистнула девчушка, — может, ты прям из Яснограда?
— Это подарок, — отозвалась, новую надпись выводя:
“Академия очень красивая. Мне нравится. А башенка больше не грустит?”
“Нет, не переживай. Меня зовут рабочие, пиши завтра, как пройдет первый день. Доброй ночи, пичужка”.
Вот так вот коротко и закончили. Конечно, расстались они всего ничего времени назад, но Веське уже грустно оттого делалось, как еще столько месяцев впереди пережить — кто б подсказал.
— Точно сосватана, — ехидно посмеивалась соседка, — так токмо по суженым вздыхают.
Веська в очередной раз за вечер улыбнулась плутовато.
Глава 6
Утро в суете началось. Веська хоть и привычная была к подъемам ранним, но все ж события дней минувших ее поизнурили.
Очи распахнула, так даже не уразумела сразу, где находится. Вот потолок над ней бревенчатый… А откель он такой, когда ж башне все из камня черного?
Зажмурилась снова — череда воспоминаний понеслась перед взором внутренним. В груди все сжалось болезненно — тоскливо.
— Эй, просыпайся, голубушка! — послышался бойкий девичий голосок. Веся глаза-то раскрыла, но сознанием все еще где-то в ином месте пребывала. — Первый звонок к подъему уж прозвонил, а ты спишь, что тот сурок, — ее соседка металась по комнате, перерывая раскиданные здесь и там вещи. И когда только успела такой бардак устроить? Вчера ж еще все по местам лежало… Вот у Весеньи в башне завсегда спальня в порядке пребывала, у каждой вещи — свое местечко имелось.
— Весенья? Как тебя по батюшке-то? Я вот Светозаровна. Костяника Светозаровна Купцова. Смешно этак, правда? Батька купец и фамилия — Купцовы! — Казалось, девице и не нужны вовсе ни слушатели, ни зрители. Сама себе что-то жестикулировала, руками потрясала, да исподним, что в руки эти самые попадались. На Веську даже не подглядывала. Чего только ищет с таким тщанием?
Весенья тем временем на постели уселась, зевая. Кажется, еще с вечера она себя лучше ощущала, нежели теперь. Тело ломило, глаза чесались, а какая усталость навалилась, словно и не спала вовсе.
— Моесиловна я, Весенья Моесиловна, — отозвалась через силу ноги на пол спуская. Коврика теплого тут не было… лишь сухая колкая рогожка. А она, оказывается, успела привыкнуть к ощущению мягкого меха по утра.
Головой потрясла, ладонями по щекам провела, с лица усталость стирая. Ну, нет уж! Не дело это, вот так убиваться! Да, она привязалась к башне, но до этого ведь о доме родном, где с малых лет жила, так не страдала!
“Потому, что там никого не осталось…” — шепнули мысли. Пришлось те вдохом глубоким отогнать.