Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова)
Шрифт:
Мы сидели неподвижно. Слева возвышалась скала, справа простиралась долина, которую мы только что пересекли. Она показалась мне гораздо обширнее, чем я думал, и не такой плоской. Сверху можно было разглядеть на ней множество холмиков, возвышений и обломков скал.
— Завтра отправимся в обратный путь, — не глядя на меня, сказал дон Хуан и указал вниз. — Снова пойдем долиной и будем собирать Мескалито, но только тогда, когда он окажется прямо на нашем пути. Не мы будем искать Мескалито, а он — нас. Если захочет, найдет.
Дон Хуан
— И еще одно. Срывать его буду я, а ты понесешь мешок или просто пойдешь впереди, я сам еще не знаю. И не вздумай указывать на него, как сделал днем.
— Прости меня, дон Хуан!
— Ничего, ты ведь не знал.
— Твой благодетель учил тебя всему этому?
— Нет. Никто не учил меня о Мескалито. Он сам был моим учителем.
— Выходит, Мескалито — вроде человека, с которым можно разговаривать?
— Нет.
— Как же тогда он тебя учил? Некоторое время дон Хуан молчал.
— Вспомни, как ты играл с ним. Ты ведь понимал его тогда?
— Вот так он и учит. Только ты этого не знал. А будь ты повнимательнее, он бы заговорил.
— Когда?
— Тогда, когда ты увидел его впервые.
Мои вопросы его явно раздражали. Я сказал, что хочу знать о Мескалито все.
— Спрашивай об этом не у меня, — усмехнулся дон Хуан, — а у него. В следующий раз, когда увидишь его, спроси все, что пожелаешь.
— Значит, Мескалито все-таки вроде человека, если с ним можно говорить...
Дон Хуан не дал мне закончить. Он повернулся, взял фляжку, спустился с уступа и исчез за скалой. Мне не хотелось оставаться одному, и хотя дон Хуан не звал меня, я последовал за ним. Метров через двести мы вышли к крохотному ручейку. Дон Хуан обмыл лицо и руки, наполнил фляжку, прополоскал рот, но пить не стал. Я зачерпнул воду ладонями; дон Хуан сказал, что пить не надо.
Он подал мне фляжку и пошел обратно. Мы поднялись на уступ и снова уселись лицом к долине, прислонившись спинами к скале. Я спросил, нельзя ли разжечь костер. Дон Хуан воспринял мою просьбу как совершенно неуместную. Мы в гостях у Мескалито, объяснил он, и тот сам позаботится, чтобы ночью нам было тепло.
Смеркалось. Дон Хуан достал из своего мешка два тонких одеяла, бросил одно мне, а сам сел, скрестив ноги, и накинул второе одеяло себе на плечи. Долина внизу потемнела, ее края расплылись в вечерней мгле.
Старик сидел неподвижно и смотрел вдаль. Легкий ветерок обдувал мне лицо.
— Сумерки — щель между мирами, — тихо произнес дон Хуан не оборачиваясь.
Я не стал спрашивать, что он имеет в виду. Глаза у меня слипались. Внезапно мое настроение резко изменилось: я почувствовал себя невероятно одиноким, мне захотелось плакать...
Я лег ничком. Каменное ложе было жестким и неудобным, то и дело приходилось менять положение. Тогда я сел, скрестив ноги, и накинул одеяло на плечи. К моему удивлению, эта поза оказалась очень удобной. Вскоре я заснул.
Проснулся я оттого, что дон Хуан что-то сказал. Было темно, я его почти не видел. Слов я не разобрал, но, когда старик стал спускаться с уступа, последовал за ним. Из-за темноты мы (по крайней мере, я) двигались очень осторожно. У подножия скалы дон Хуан остановился, сел и дал мне знак сесть слева от него. Потом расстегнул рубашку, достал кожаный мешочек, развязал его и опустил перед собой на землю. В мешочке лежало несколько сухих шариков пей-отля.
После долгой паузы дон Хуан достал один шарик. Он взял его в правую руку, что-то негромко напевая, несколько раз потер между большим и указательным пальцами и вдруг пронзительно закричал:
— Ай-и-и-и!
Крик был неожиданный, жуткий. Я испугался. В полумраке я разглядел, что дон Хуан сунул шарик пейотля в рот и принялся жевать. Через минуту он поднял мешочек, наклонился ко мне и шепотом велел взять его, достать один мескалито и, положив мешочек перед собой, повторить все то, что сделал он.
Я взял шарик пейотля и потер его. Дон Хуан продолжал петь, раскачиваясь взад и вперед. Несколько раз я пытался положить шарик в рот, но никак не мог собраться для крика.
Наконец, словно во сне, я издал невероятный вопль: «Ай-и-и-и!» — и даже не поверил, что это кричал я. Вновь, как и когда-то, я ощутил в желудке нервные судороги. Мне стало дурно, я едва не упал.
Сунув пейотль в рот, я разжевал его. Немного погодя дон Хуан достал из мешочка еще один шарик, но, к моему облегчению, положил его себе в рот после короткой песни.
Он передал мешочек мне, я снова взял шарик пейотля и опустил мешочек перед собой. Так повторилось пять раз, после чего мне захотелось пить. Я взял фляжку, но дон Хуан пить не разрешил, чтобы меня не вырвало, а велел лишь прополоскать рот.
Я несколько раз прополоскал рот. В какой-то момент желание пить стало таким сильным, что я не выдержал и глотнул — и тотчас же у меня по желудку пробежали судороги. Я ожидал, что изо рта безболезненно и без всяких усилий польется жидкость (как это было при первом знакомстве с пейотлем), но, к своему удивлению, почувствовал самую обычную рвоту, которая, впрочем, быстро прекратилась.
Дон Хуан достал следующий шарик и снова протянул мне мешочек. Так продолжалось до тех пор, пока я не разжевал четырнадцать шариков. К этому времени ощущение жажды, холода и неудобства исчезло; я почувствовал какое-то удивительное тепло и возбуждение. Я взял фляжку, чтобы освежить рот; она была пуста.
— Дон Хуан, не сходить ли нам к ручью?
Звук моего голоса не вылетел наружу, а ударился о небо и возвратился в горло, отражаясь в нем многократным эхом. Эхо было нежным и мелодичным, словно нежные крылышки трепетали у меня в горле и ласкали его своими прикосновениями. Вскоре их движение прекратилось.