Учение гордых букашек
Шрифт:
— Ты дурня не валяй. Я пьяный был, признаю, но многое слышал. Капитан же шептался с тобой про топи. Расскажи, ну, охота послушать, чего тебе там?
— Топи. Расскажу, здоровяк, расскажу. Зайду с краю. Все знают, что и Восточному и Западному королевству полсотни лет, а знаете…
Осберт перебил его:
— Вот я не пойму, ну нашли вы двух детей с мертвой матерью королевой, ну не знаете, кто первенец, так выберете кого-то! Иордан, Рарг, какая разница, зачем королевство разделили, остолопы!
— Раньше чтили традиции, Осберт, — сказал Фатэль. — Одна из них, внимательно слушать человека, раз спросил.
— Ничего, — сказал Писарь. — Никто не знает, сколько на самом деле лет было единому королевству. Старейшим историческим записям, записям о правлении королей лишь четыре века. Но писать люди умели гораздо раньше. Сохранилось древнейшие чертежи, рецепты, сказки, стихи, но ничего о настоящем прошлом.
— Так может, и не было тогда королевства? — спросил Осберт.
— Думаю было, но историю уничтожили. Кто-то долго истреблял из нашей памяти прошлое, и преуспел. Старики умерли со своими рассказами, а все что записывали дети, сожгли.
— Разве кто-то на такое способен?
— Не знаю. Это лишь догадки, но думаю что именно тогда, всего четыре сотни лет назад появились топи. Раньше там была земля. Древние камни на забытом языке повествуют о походах на юг. Мой отец разгадал тот язык и меня научил. Там говорится, что люди доходили до невероятно высоких гор, где на вершинах вечный лед.
Осберт расхохотался.
— Лед? На юге?
— Да и эти высокие горы находятся там, за непроходимыми топями. Но горы и горы, скажете вы. Что нам толку? Только камни говорят, что там растут травы, которые исцеляют любые болезни. Дают невиданные силы и даже, — Писарь понизил голос, — бессмертие.
— И ты хочешь жить вечно? — спросил Фатэль.
— Может быть. Только не это важно. Там неведомый край, туда не ступали нынешние люди. Новая, неизведанная земля. Она звала моего отца. От него мне достался только этот зов.
После еще нескольких бутылок разговор вновь повеселел. Осберт начисто забыл, что там ему открыл Писарь и спорил с Фатэлем о том, где пекут лучшие гаанские лепешки. Осберт быстро иссяк. Он захрапел еще до темноты. Фатэль сразу отряхнулся от веселья, стал задумчивым. Тогда Писарь понял, улыбается Фатэль только ради друга.
— Как тебе наш город, Писарь? Интересно, каким его видят из замка?
— Я живу не многим лучше твоего.
— И все-таки ты редко сворачиваешь с главной улицы. Не знаешь Гнилья. Не знаешь людей, которым нечего есть. Без окраины Гаана наверняка кажется прекрасной. Хотел бы я видеть ее такой.
— Люди сами выбирают, как жить. Если не нравится, борются. Одни падают, другие поднимаются, вечная круговерть. — Писарь поводил чашей по столу.
— Бороться или сдохнуть, небогатый выбор для ребенка, что родился в неудачном доме.
— Королева помогает детям. У нее целый выводок бывших бродяжек. На день Гебы-Матери она и многие другие выходят в Гнилье. Говорят, она даже помогает стирать вещи беднякам, и метет улицы. Ты прав, я ближе вижу королевские верхи, поверь, они заботятся о Гаане.
— Когда обеспеченный человек занимается простой работой, он никогда не поймет, не станет ближе к народу. Ведь он в форме остается важным господином, завтра он снова будет решать важные проблемы, а простой бедняк трудится с мыслью, что он будет копаться в этом дерьме всю жизнь. Это убивает больше всего, этого не понять королям.
Отвечать Писарь не стал. Эти слова казались слишком важными для Фатэля, чтобы начинать спорить. Еще выпили. Фатэль, кажется, вовсе не пьянел. Писарь любовался темнеющим небом. Хотелось спать.
— Надеюсь, когда-нибудь к нам придет другой король. Кто-нибудь, кто не хочет пиров, золота и свиты. Кто-нибудь, кто отнесется к короне, как к бремени, кто положит жизнь за других. — Фатэль встал и закачался к хижине.
— Кто, например? — спросил Писарь вдогонку.
— Не знаю. Человек с огнем в голове.
Талли
Проснулся Писарь от косого солнца. Рядом Осберт с Фатэлем снова опрокидывали невесть какую чашу. Осберт заметил его пробуждение.
— Давай-ка с нами, Писарь! Новый день — новый хмель!
— К Агребу вас обоих! — Писарь поднялся и оценил расстояние до Гааны. — Какого я вообще согласился сюда тащиться. Нужно в замок а то потеряю место.
— На что оно тебе? Ты ведь с нами отправляешься, нет?
— Ты слышал, сколько просит Арг?
— Неа, я тогда опрокидывал очередную кружечку устричного эля!
— Отсутствие в пожар мне еще простили, но теперь… — Писарь сел, опустив лоб в ладони. — Налей мне, Фатэль. Идти сил нет.
Фатэль опустился рядом.
— Сколько просит почтенный капитан?
— Достаточно чтобы забыть об этом.
— И все же?
— Сотню маленьких двуликих серебряных.
Фатэль присвистнул. Булькнула бутылка. Чаша мягко причалила в ладони Писаря.
— Слушай, Писарь, не все так плохо. Место ты пока не потерял, найди девку, будь счастлив. Может, и нет там ничего, за топями, не жалко жизнь упускать? Ну, ребенка заведи, в конце концов, — сказал Фатэль.
— Такое не по мне. Детей заводят мертвые люди. Если решил, что сам в жизни больше не сделаешь ничего, тогда да, заводи ребенка. Может он чего сможет. А я еще не совсем отчаялся.
— Да, детей в Гаане и так полно. Писарь, а как живут эти сиротки? Те, которых забирает королева? — спросил Фатэль.
— Близко она мальчишек не подпускает. Сорванцы, много раз пытались утащить побрякушку под своими белыми туниками.
— Но она кормит их, приучает честно жить. Они получают хлеб за работу, а не за воровство. Ведь так?