Ученик чародея (Часть 1-6)

Шпанов Николай

Кручинину не удалось договорить. Секретарь доложила о приходе председателя рижского горисполкома.

– Да, да, - воскликнул Спрогис.
– Я его приглашал. Это по тому же делу, товарищи, насчет Инги Селги...
– И секретарю: - Просите, просите... Мы же с вами уже показали делом Круминьша, что не на словах, а на деле хотим помочь соотечественникам, застрявшим за рубежом, вернуться домой. Все тут у нас: природа, климат, земля, реки, люди, язык - решительно все мило нашему сородичу, вынужденному влачить существование раба на чужбине. Чем дальше идет время, тем тверже становится вера "перемещенных" в то, что на родине лучше. Видеть каждый день свои леса, свои дома, пить свою воду, дышать своим воздухом - вот счастье!

Его ничем нельзя заменить. Только тут, у нас, все "настоящее", все свое.
– И обращаясь к председателю исполкома: Так что же вы сделали для того, чтобы первые вернувшиеся на родину люди почувствовали себя дома?

– Мы создаем условия, - откашлявшись в кулак, торжественно начал председатель.
– Все в соответствии с вашей директивой. Всяческие условия. Прежде всего хорошая квартира в одном из благоустроенных домов. Три комнатки. С обстановочкой. Газ, отопление. Затем дачка на Взморье. Затем, совместно с кино, организуем съемочку: "Милости просим". Фильм для международного обозрения.

Пока он говорил, выражение удивления на лице Спрогиса сменилось гневом. Раздув усы, он хриплым голосом остановил председателя:

– Все это всерьез?..

– Безусловно!
– с восторгом воскликнул председатель.

– Мы говорим: устройте вернувшихся так, чтобы они почувствовали себя нашими, вполне нашими людьми. Чтобы на их примере каждый "перемещенный" убедился в том, что может спокойно вернуться домой, что он найдет тут приют и труд. А вы что?

– Мы от чистого сердца!
– в отчаянии воскликнул предисполкома.
– Если этого мало...

Спрогис швырнул свою трубку на стол.

– Да, от чистого сердца вы затеяли все, что могли, чтобы разрушить наши лучшие намерения. Хотите, чтобы искреннее желание помочь несчастным буржуазная пресса расписала как заманивание сказочными благами, которых мы не в состоянии дать всем. Вы этого хотите?!

– Собака лает - ветер носит, - проворчал Крауш.
– Пусть пишут, что хотят.

– Но ведь этот злобный лай услышат и в лагерях для "перемещенных". Он напугает людей, которым нечего бояться. Хотим добра, а сделаем зло. Нет, так не годится. Придется вам, прокурор, и это взять под свое наблюдение: чтобы все так, как было бы сделано для любого нашего человека. И на работу так же, как нашего человека: что Селга умеет, что хочет делать, то пусть и делает. А то и тут они додумаются до какого-нибудь архиерейского местечка... Фу, какая глупость, какая гадость!
– Спрогис встал и протянул руку Кручинину.
– Вот так один дурак может испортить то, над чем стараются тысячи... Одна ложка дегтя и - все на смарку...

101. ОБ ОСКОЛКАХ РАЗБИТОГО ВДРЕБЕЗГИ

Гостей было немного: Грачик с Вилмой и Крауш. Прокурор приехал с известием о том, что Верховный Совет заменил Квэпу высшую меру заключением. Сперва Крауш огорчился было: это как бы сводило на нет его усилия. Но ведь если смотреть по-государственному, то приходится не столько исходить с позиций прошлого, сколько думать о будущем. Явление, которое судили, католическая контрреволюция и ее происки - не является типично латвийским. Католицизм не имеет в Латвии глубоких корней. В одной Латгалии его еще можно считать кое-как сохраняющим положение "господствующей" религии. Поэтому и Квэпа не стоит рассматривать как некую широкую социальную беду, особенно опасную для общества. Со всем этим Крауш согласен. И что мог возразить прокурор даже там, где речь идет не об исполнителях - палачах вроде этого Квэпа, а о тех, кто разрабатывает планы срыва мирного сосуществования народов. Интересны те, кто направляет руку Квэпов, те, кому поперек горла стоит мир и вообще все, что не ведет к войне за возвращение им власти и богатства?.. О, если бы они сами очутились на скамье подсудимых, тут уж Крауш нашел бы нужные слова!

Он так разволновался, что, вдруг умолкнув, протянул руку

к Кручинину:

– Дай папиросу!

– В этом доме не курят, - спокойно ответил тот.
– А кроме того, я хочу тебя поправить: если это дело не очень характерно для Латвии как для страны в наибольшей части атеистической и в незначительной своей части лютеранской, то зато процесс Квэпа характерен для иезуитизма, как такового. Разве все, что произошло, - не веха на пути крушения иезуитизма как явления, как антипода прогресса и демократии? Право, не мудрено проследить руку иезуитов в стране чисто католической, вроде Италии, или в странах с некоторыми корнями традиционного католицизма, как Польша и Венгрия. Что мудреного поймать там за руку иезуитов, шкодящих по приказу Рима?! Гораздо труднее сделать это в такой протестантской стране, как Латвия, где иезуита, казалось бы, и днем с огнем не сыщешь! А на поверку - вот он: с крестом в одной руке, с пистолетом в другой, с ядом, с патентованной петлей палача! И все для чего? Чтобы столкнуть людей лбами, чтобы их разъединить, чтобы разрушить единство народа, противопоставить друг другу братьев, отцов и детей, очутившихся из-за войны по разные стороны границы... По-моему, вы провели отличное дело.

– Увы, повторяю, не слишком типичное для нас, - разочарованно повторил Крауш.

– Но достаточно типичное для эпохи!
– возразил Кручинин.

Крауш не мог скрыть довольной улыбки, но скромно сказал:

– В большой мере это заслуга твоего "ученика чародея"... Как это Спрогис оказал мне?.. "Лабак ман даудэн драугу не ка даудзи найдинеку. Драйге грауган року деве, найденеке забонинь" - "Лучше много друзей, чем много врагов: друг другу подает руку, а враг врагу меч..." Это здорово сказано стариками. И как это здорово: за то, чтобы латыш латышу протянул руку, дрался армянин... Здорово?

Кручинин исподтишка следил за Вилмой, не спускавшей влюбленных глаз с Грачика. Он увидел, как при словах прокурора еще восторженней засиял ее взгляд. По лицу Кручинина пробежала тень. Но так мимолетно, что никто ее не заметил. В следующее мгновение он шутливо сказал:

– Говорят, у страха глаза велики? А, по-моему, у любви они еще больше. Посмотрите на нее!
– Кручинин с усмешкой указал на смущенную Вилму. Она энергичным движением подняла бокал:

– Довольно философии!.. За чародея!
– Вилма порылась в сумочке и достала измятый конверт. В нерешительности сказала: - Я не знала, могу ли сделать этот подарок... Мне кажется, что это будет приятным сюрпризом для Нила Платоновича.

– Э, нет, в такой день тайн не полагается!
– Крауш перенял у нее конверт и вытащил из него несколько мелко исписанных листков.
– Вы правы: лучшего подарка не придумаешь. Смотри-ка, Нил: это целый длинный список репатриантов... Раз, два, три, четыре, - он перекладывал листки из руки в руку.
– Имена тех, кто возвращается на родину. По-видимому, они "нашли истину".

– За искателя истины! За моего дорогого, несравненного учителя! стараясь поймать ускользающий взгляд Кручинина, проговорил Грачик. Помните, учитель джан, как вы когда-то предостерегали меня от трудной профессии. Я говорил тогда что-то самонадеянное... о следах, оставленных в истории Феликсом Дзержинским, и, кажется, о том, что Сурен Грачьян собирается пройти по этим следам.

– Если бы это показалось мне самонадеянным, мы не были бы теперь вместе, - ответил Кручинин.
– Если бояться стремления к идеалу, то нельзя сделать ни шагу на пути к мечте, которой должен жить даже такой трезвый человек, как оперативный работник и следователь. Ты должен был найти свой идеал и хорошо, что нашел его в Дзержинском, как я в свое время нашел его в Кони.

– Этот архибуржуазный юрист?!.. Вы никогда не говорили мне о таком странном "идеале", - воскликнул Грачик.
– А если бы сказали, я бы не поверил, честное слово!