Ученик еретика
Шрифт:
— Книга как новенькая, — пояснил Джеван. — Полагаю, что ее украли и увезли подальше, где можно было без опаски продать. Вот отсюда, с заглавной буквы, начинаются «Жития святых». Взгляни на фиалки: они как настоящие!
Фортуната открыла шкатулку, которую держала на коленях. Цвет подстилки внутри мягко оттенял белый пергамент молитвенника. Книга удобно помещалась в шкатулке. Когда крышка будет закрыта, кремовая кожа, плотно облегая книгу, улучшит надежность хранения.
— Вот видишь! — сказала Фортуната. — Как замечательно, что теперь шкатулку можно использовать по назначению! Несомненно,
В углу сундука нашлось место для шкатулки. Джеван закрыл крышку сундука и надавил на нее ладонями бережно и с благоговением.
— Замечательно! По крайней мере ты можешь быть уверена, что я буду ценить твой подарок.
Поднявшись на ноги, он все еще не мог отвести взора от своего драгоценного сундука, и на губах его играла смутная улыбка удовлетворения.
— Знаешь ли ты, малышка, что никогда прежде я не запирал свой сундук? Но теперь, поместив туда эту шкатулку, я буду ради пущей надежности держать сундук на запоре.
Джеван обнял племянницу за плечи, и они подошли к дверям. На верхней площадке лестницы, прежде чем спуститься вниз, в залу, Фортуната неожиданно обернулась к нему.
— Дядя, ты сказал, что Конан многое узнал об изготовлении пергамента. Умеет ли он определить ценность книги? Если бы вдруг ему попалась очень ценная книга, сумел ли бы он это понять?
Глава двенадцатая
Двадцать шестого июня Фортуната проснулась очень рано, и первая ее мысль была о том, что сегодня похороны Олдвина. На похоронах должно было присутствовать все семейство, ибо каждый чувствовал некую вину перед неказистым, но добросовестным слугой, который проработал в доме много лет и ушел из жизни столь неожиданно. «Как жаль, — думала Фортуната, — что моими последними словами, к нему обращенными, были слова упрека». Теперь ей приходится укорять себя за это.
Бедняга Олдвин! Он никогда не мог вполне насладиться своим благополучием, всегда опасаясь лишиться его, подобно скупцу, дрожащему над своим золотом. И оттого он так дурно поступил с Илэйвом. Но как бы то ни было, он не заслужил, чтобы его убили ножом в спину, а потом бросили в реку. Несмотря на свое беспокойство об Илэйве, девушка чувствовала себя виноватой перед старым слугой. Все эти дни убитый занимал ее мысли и заставлял идти по дороге, на которую ей не хотелось бы ступать. Но если правосудие существует не для жалких и обиженных, для кого оно тогда вообще?
Несмотря на то что Фортуната встала в ранний час, Джеван успел опередить ее. Лавке предстояло весь день оставаться запертой, затемненной ставнями, и, однако, Джеван поднялся ни свет ни заря и ушел прежде, чем девушка спустилась в залу.
— Он поторопился в мастерскую, — пояснила Маргарет. — Ему необходимо вымыть в реке несколько свежих шкур, но к похоронам он вернется. Тебе он был нужен?
— Нет, ничего срочного. Просто я скучаю без него.
Девушка была рада, что все в доме поглощены приготовлениями к поминкам, хотя недавний траурный ужин в честь дядюшки Уильяма еще не был забыт. «С него-то и начались все несчастья», — подумала Фортуната. Маргарет со служанкой была занята приготовлением пищи; Жерар, едва только разговелся, пошел
Фортуната пошла в лавку и при свете, проникающем в щели ставней, быстро и беззвучно обыскала полки, на которых были сложены неразрезанные шкуры и инструменты, и заглянула в каждый уголок чисто выметенной, скудно обставленной комнаты. Все тут было открыто взору. Она и не ожидала обнаружить здесь что-либо постороннее и потому недолго пробыла в лавке. Затворив дверь в затемненное помещение, девушка возвратилась в пустую залу и по лестнице поднялась наверх, в комнату Джевана, располагавшуюся над аркой.
Наверное, он забыл, что Фортунате с детства было известно, где что в доме лежит, или просто не подумал, что девушка вдруг может заинтересоваться предметами, к которым прежде была равнодушна.
Она еще не дала ему повода задуматься над этим и молилась про себя, чтобы и впредь дядюшка не догадался о ее мыслях. Сейчас Фортуната чувствовала себя виноватой перед ним, и однако, она готова была подавить в себе это чувство, но сделать задуманное. Ничего не могло быть страшней мучивших девушку сомнений.
Джеван сказал ей, что никогда прежде не запирал сундук с манускриптами, но шкатулку собирается хранить под замком. Возможно, все это было сказано из любви к племяннице и желания польстить ей, в виде благодарности, но ведь он действительно запер шкатулку в сундуке, прежде чем отправиться спать. Фортуната знала, что найдет сундук запертым, так оно и оказалось. Если он унес ключи с собой, ей не придется идти далее по этому опасному пути. Но Джеван не унес ключи, они оказались на месте, на крюке внутри сундука, где он хранил одежду: сундук этот стоял в углу комнаты. Фортуната дрожащей рукой выбрала самый маленький ключ, он с острым скрежетом задел металл, когда она вставляла его в скважину.
Подняв крышку сундука, девушка с забирающим сердцем опустилась на колени, обеими руками вцепившись в его край с такой силой, что побелели и заныли от напряжения пальцы. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы заметить: шкатулки в сундуке не было. Темной, отполированной шкатулки с вырезанным на слоновой кости ликом святого. Драгоценный французский молитвенник Джевана, приобретенный им у вора или скупщика краденого на ярмарке в честь Святого Петра, стоял, как прежде, чуть наискось, корешком кверху, бок о бок со своим соседом в красном переплете, лишенный своего нового красивого футляра.
Книга осталась, а шкатулка, которая явилась для нее столь подходящим вместилищем, исчезла, и Фортуната не могла не догадываться, с какой целью и куда унес ее дядюшка.
Фортуната поспешно, поддавшись внезапно охватившей ее панике, закрыла крышку и повернула ключ, не заметив, что тонкая прядь ее волос зацепилась за край резного замка. Прядь эта оборвалась, когда девушка резко встала и почти выбежала из комнаты, надеясь за обыкновенными делами, посреди ни о чем не подозревающей родни, забыть о страшной догадке и ужасных подозрениях, которые, как она поначалу надеялась, не подтвердятся. Но теперь они только окрепли, и ей следовало пройти начатый путь до конца.