Ученик философа
Шрифт:
Джордж не пытался скрыть свои чувства. Поддаваясь им, он испытал мелкое злобное наслаждение. Он прислонился спиной к стене и поднес руку к горлу. Потер глаза рукой и сказал:
— Ну, здравствуйте.
Голос его дрожал.
— Здравствуйте. Как поживаете? — отозвался Розанов.
У него был занятный, чуть высокопарно звучавший голос, в котором смешивались академический английский, американский акцент и следы эннистонского говора его матери.
— Боже, — сказал Джордж.
Розанов, почесывая и ковыряя большое
Джордж овладел собой и встряхнулся, как пес. Он чуть подался вперед. Двигаться было особо некуда. В крохотной комнатке стояли письменный стол, буфет и два кресла.
— Рад вас видеть, — сказал Джордж.
— О да, — ответил Джон Роберт, все так же глядя в окно.
— Мы надеемся, что вы надолго в Эннистон.
— Да…
— Вы и правда останетесь?
Джон Роберт отвернулся от окна и неловко встал к нему спиной.
— Не знаю, — ответил он.
— В любом случае у нас будет возможность общаться, — сказал Джордж. Философ не ответил, и Джордж добавил: — Это хорошо.
Воцарилось молчание. Он слышал шумное дыхание философа и слабый треск, раздавшийся, когда он начал ковырять спинку кресла.
— Вы пишете свой великий труд, то есть, я хотел сказать, завершающий?
— Нет.
— Ну, я не хотел сказать, что он самый последний, вы ведь не такой уж старый, наверное. Ну, какой-нибудь труд по философии вы же пишете?
— Нет.
— Какая жалость! Но почему нет, неужели философия вам под конец надоела? Я часто думаю, надоест ли она вам когда-нибудь, бросите ли вы ее.
— Нет.
— Послушайте, мне надо с вами очень о многом поговорить, расспросить о куче вещей. Вы же знаете, я всегда чувствовал, что за каждым вашим словом что-то кроется.
— Не думаю, что за моими словами что-то кроется, — сказал Джон Роберт. Теперь он смотрел на Джорджа посветлевшими от ярости глазами.
— Ну, что-то вроде тайной доктрины, что-то такое, что вы раскрываете лишь посвященным.
— Нет.
— Ну ладно, я надеюсь, вы не возражаете — у меня к вам куча вопросов, то есть по философии, не личных, конечно, и не сегодня, сегодня я зашел только поздороваться, вроде как посмотреть на вас, о времени мы можем потом договориться, вы, наверно, обрадуетесь, что у вас будет с кем поговорить о философии, я ведь занимался философией, знаете ли, не бросал. Я вам расскажу, что прочитал, не сейчас, я не хочу вас сейчас беспокоить. Наверно, куча народу приходит вас повидать, побеспокоить, и из «Эннистон газетт» наверняка уже приходили.
— Нет, не приходили.
— Может, они вас боятся, я замечал, что люди вас боятся, я и сам боялся поначалу, да-да. Может, вы, как говорят, помягчели! Послушайте, а вы не пишете
— Нет.
— Вам надо писать мемуары, ведь у вас же была потрясающая жизнь. Интересно, что вы теперь думаете о своей философии, во что она вылилась? Как вы ее определите?
— Во что она — что? — спросил Джон Роберт.
— Простите, это глупое словечко, я хотел спросить — как вы оцениваете свой вклад, в какую область, по-вашему, вы его внесли? Я раньше думал, что мое призвание — толковать миру вашу философию. Очень глупо с моей стороны, надо полагать. Но мне этого по-прежнему хочется! Нам надо о многом поговорить. Вы когда-то сказали, что в философии, если ты не движешься со скоростью улитки, значит, ты вообще не движешься!
— Боюсь, что у меня не будет времени, — сказал Джон Роберт.
— Мы можем говорить понемножку раз в неделю, для меня это было бы бесценно, в Эннистоне, насколько я знаю, нет других философов.
— У меня не будет времени, — повторил Джон Роберт. Он посмотрел на часы, — Я жду визита, надеюсь, вы не возражаете…
— Когда к вам придут?
— В одиннадцать, — ответил Джон Роберт, неспособный ни на мелкие светские уловки, ни на откровенную ложь.
— Тогда у нас еще есть немного времени, может, я говорю глупости, это от смущения, я робею, стесняюсь…
— Если вы хотели мне сказать что-то определенное… — начал Розанов.
— Вы ведь знаете, что я потерял работу?
— Нет.
— Но у меня есть пенсия, так что все в порядке. Вы никогда не догадаетесь, отчего я лишился работы.
— Нет, не догадаюсь.
— Я побил все римское стекло в музее.
— Все римское стекло? — Кажется, Розанов слегка заинтересовался.
— Да, специально, покидал на пол, и оно побилось на куски, все побилось.
— А его потом склеили? — спросил мудрец.
— Понятия не имею. Они его очень старательно подбирали. Одна девушка плакала. Я ушел.
Воцарилось молчание.
— Хотите знать, зачем я…
— Как ваша жена? — резко спросил Джон Роберт.
Джордж, который успел покраснеть и выдать, как он теперь понял, совершенно идиотскую гримасу, изобразил бесстрастие. Он вышел из-за кресла, за которым стоял.
— Я пытался ее убить, — сказал он.
Философ поднял брови.
— Я загнал нашу машину в канал, нарочно, разумеется, как и со стеклом было, я выскочил, а Стелла ушла под воду с машиной. Только ей как-то удалось вылезти. Жалко. Может, в следующий раз больше повезет.
— Вы не слишком изменились, — сказал Джон Роберт.
Джордж был рад это слышать. Он слегка расслабился и сказал:
— Не знаю, действительно ли я пытался ее убить. Я сам задавался этим вопросом. И об этом я тоже хотел бы с вами поговорить, это похоже на вещи, которые мы раньше обсуждали. В конце концов, что такое сознание, что оно такое, существует ли оно?