Ученик монстролога
Шрифт:
Безусловно, есть многое на небе и на земле, «что и не снилось нашим мудрецам», но то явления и существа физические, такие как Антропофаги, абсолютно естественные, способные вполне удовлетворить нашу странную и непостижимую потребность в ужасном и злонамеренном, так что хватит и этого, спасибо большое.
Доктор громко постучал в дверь набалдашником трости с изображением оскалившейся горгульи. Ответа не последовало. Мы подождали, и Уортроп постучал снова — три отрывистых удара, пауза, еще три отрывистых удара: тук-тук-тук… тук-тук-тук.
Тишина, только ветер шепчет в деревьях да старая листва
— Здесь нет никого, — прошептал я, испытывая некоторое облегчение.
— Нет, — сказал он. — Нас не ждали, только и всего.
По другую сторону двери послышались шаркающие шаги, они приближались. Казалось, кто-то очень старый и слабый вынужден был встать, чтобы открыть дверь в ответ на требовательный стук Доктора. Послышался громкий металлический скрежет и скрип отодвигаемых засовов, а потом дверь приоткрылась и сквозь щель слабый луч света упал на крыльцо. На пороге стояла старуха в черном, в костлявой руке она сжимала лампу, держа ее высоко, чтобы осветить наши лица.
— Никаких посетителей после девяти! — прокаркала старуха беззубым ртом.
— Но это не светский визит, — бросил в ответ Уортроп.
— Никаких посетителей после девяти! — гаркнула она громче, как будто Доктор был туговат на ухо. — Никаких исключений!
— Возможно, в моем случае вы все же сделаете исключение, — мягко возразил Доктор, протягивая свою карточку. — Скажите Доктору Старру, что к нему приехал Пеллинор Уортроп.
— Доктор Старр закончил работу на сегодня, — сказала она, — и отдал ясное распоряжение его не беспокоить.
— Моя дорогая, уверяю вас, Доктор меньше всего хотел бы, чтобы вы нас прогнали.
— Доктор спит.
— Так разбудите его! — воскликнул Уортроп, теряя терпение. — У меня к нему срочное дело, которое не терпит отлагательств.
Она сощурилась на карточку, которую он протянул ей, и ее глаза почти полностью исчезли под набрякшими веками.
— Доктор Уортроп, — прочитала она. — Ха! Доктор Уортроп умер, это факт, я это точно знаю. Вы, должно быть, самозванец.
— Нет, я его сын.
Она открыла и закрыла рот, подняла свои старые глаза и вперилась взглядом в Доктора, потом снова посмотрела на карточку.
— Он никогда не говорил, что у него есть сын, — сказала она наконец.
— Я уверен, есть много вещей, в которые он вас не посвящал, — сухо ответил Доктор. — Как я уже отметил, я здесь по крайне важному делу, так что если это вас не очень затруднит, не могли бы вы так быстро, как только позволяет ваш почтенный возраст, известить Доктора Старра о моем приезде и безотлагательной необходимости поговорить с ним, желательно раньше, чем закончится ночь и наступит утро.
Она захлопнула дверь у нас под носом. Доктор тяжело вздохнул. Шли минуты. Он стоял неподвижно, словно статуя, облокотившись о косяк. Глаза его были полузакрыты, голова опущена. Было такое ощущение, что он собирается с силами.
— Она вернется? — спросил я, когда уже не мог больше терпеть. Мне казалось, мы стоим на этом крыльце уже много часов. Доктор не ответил. Я снова спросил: — Она вернется?
— Она не закрыла дверь на засов, так что надежда есть.
В конце концов, я услышал торопливые шаги. Они приближались — и вот дверь распахнулась и на пороге возник старик — хотя и не такой дряхлый, как старуха, которая стояла позади него. Он явно одевался впопыхах: на ночную рубашку сверху был накинут сюртук, но ночной колпак он игнорировал, так что седые пряди волос свисали почти до плеч, прозрачным покрывалом прикрывая огромные уши, но оставляя выставленной напоказ макушку в пигментных пятнах. Нос его был длинным и острым, слезящиеся голубые глаза — маленькими, подбородок — безвольным и небритым.
— Доктор Старр, — сказал монстролог. — Меня зовут Пеллинор Уортроп. Полагаю, вы были знакомы с моим отцом.
— Прискорбный случай, — заметил старик, опуская чашку дрожащей рукой. Фарфоровая чашка задребезжала о блюдце, и по ее стенке скатилась коричневая слезинка чая. — Для вашего отца он представлял особый интерес.
— Не только для него, — сказал Доктор.
Мы сидели в маленькой гостиной, примыкавшей к холлу. Комната была такой же, как и весь дом, — холодной, плохо освещенной и душной. Странный, тошнотворно сладкий запах стоял в воздухе. Я почувствовал его, когда мы еще только вошли, — его и неясный, приглушенный шум невидимых людей где-то в глубине дома: стоны, кашель, вопли отчаяния, злобные выкрики и надо всей этой какофонией — высокий истерический смех. И Уортроп, и Старр не обращали на это внимания. Однако я скоро почувствовал, что нервы мои на пределе, и мне понадобилось собрать всю свою силу духа, чтобы не попросить у Доктора разрешения подождать его снаружи вместе с лошадьми.
— Так, значит, вы пошли по его следам и выбрали его профессию, — осмелился спросить психиатр. — Я буду честен с вами, Доктор Уортроп: до сегодняшнего дня я и понятия не имел, что у него есть сын.
— Мой отец был очень скрытным человеком, особенно в том, что касалось его частной жизни, — ответил Доктор. — Он считал интимность человеческих отношений… безвкусицей. Я был его единственным ребенком, но и я едва знал его.
— С такими людьми, каким был ваш отец, это не редкость, — прокомментировал Доктор Старр. — Работа заменяла ему все.
— Я всегда считал, что просто не нравлюсь ему.
Доктор Старр рассмеялся, и что-то забулькало у него в груди.
— Простите, — сказал он. Он извлек из кармана белый платок в пятнах и сплюнул в него обильную мокроту. Потом поднес к глазам и тщательно рассмотрел содержимое платка. Он посмотрел на Доктора и печально улыбнулся: — Прошу прощения, Доктор Уортроп. Боюсь, я умираю.
— Каков диагноз? — вежливо спросил Уортроп. Он вел себя безупречно, но его правая нога так и постукивала по старому ковру.
— Диагноза нет, — сказал Старр. — Я не говорил, что умираю. Я сказал, что я боюсь, что я умираю.
— Страх, посещающий всех время от времени.
— В моем случае он практически постоянный. И тем не менее мое нежелание поставить себе диагноз возрастает по мере того, как растет страх.
— Интересно, — сказал Доктор без особого энтузиазма.
— И, в отличие от вашего отца и, судя по всему, вашего мальчика, мне некому будет передать свой факел, когда я покину этот мир.
— Уилл Генри — не «мой мальчик», — сказал Доктор.