Ученик монстролога
Шрифт:
— Доктор не обсуждает со мной свою работу, — сказал я осторожно заученную фразу.
— Да, Доктор… А все же он Доктор чего? Каких наук? — пролаяла миссис Фланаган, и в том, что она слово в слово повторила вопрос Эразмуса Грея, было что-то зловещее.
— Доктор философии, мэм, — ответил я, как и в тот раз.
— Он — глубокий мыслитель, — серьезно закивал мистер Фланаган, — и Бог свидетель, мы нуждаемся в таких людях; их должно быть как можно больше.
— Он странный, и привычки у него чудные, — подтвердила миссис Фланаган, потрясая ножом. — Такими же были его отец и дед.
— Мне
— Ну, муженек, ты можешь говорить что хочешь, как обычно, но Алистер Уортроп был таким же, как и все Уортропы: скупой, самодовольный, чопорный — вот каким он был. И друзей у него не было, кроме тех странных отвратительных типов, которые жили у него время от времени.
— Сплетни, дорогая, — настаивал Фланаган. — Все это сплетни и праздное чесание языком.
— Он был сторонником. Это уж точно не сплетня.
— Не слушай ее, Уилл Генри, — предостерег он меня. — Она любит, чтобы последнее слово оставалось за ней.
— Я все слышу! Мои уши слышат не хуже, чем глаза видят, мистер Фланаган!
— Да плевать мне, слышишь ты или нет! — проорал он в ответ.
Это уже всерьез напоминало домашнюю ссору. Я занервничал и схватил яблоко с прилавка. Может, если я начну выбирать товар, они отвлекутся и скандал сойдет на нет?
— За ним приходили, про него спрашивали, — продолжала миссис Фланаган, высунувшись из-за двери с таким же красным лицом, как яблоко в моей руке. — Вы так же хорошо помните это, мистер Фланаган, как и я.
Фланаган ничего не ответил. Искорки в его озорных ирландских глазах погасли. Он недовольно поджал губы.
— Кто разыскивал его? — не удержался я.
— Никто, — отрезал Фланаган. — Просто у хозяюшки…
— Пинкертоны, вот кто! Устроили бурю в стакане воды, — сказала Фланаган.
— А кто такие пинкертоны? — спросил я.
— Детективы! — ответила она. — Целый взвод детективов!
— Их было всего двое, — тихо сказал Фланаган.
— Они приехали из самого Вашингтона, — продолжала она, не слушая его. — Это было весной шестьдесят первого года.
— Шестьдесят второго, — поправил Франаган.
— С приказом из военного департамента — за подписью самого Секретаря Стэнтона!
— Нет, это был не Стэнтон.
— Точно Стэнтон!
— Значит, это был не шестьдесят первый год, моя милая, — сказал Фланаган. — Стэнтон стал Секретарем только в январе шестьдесят второго.
— Не заговаривай мне зубы, я видела приказ своими глазами!
— С чего бы вдруг секретный агент правительства стал показывать тебе, жене продавца, приказ?
— А что им было нужно? — спросил я.
Год (или годы), когда это происходило, совпадал с путешествием в Бенин. Была ли близость этих двух событий простым совпадением? Не могло ли правительство каким-то образом узнать о намерении старшего Уортропа привезти Антропофагов в Америку? Сердце мое забилось часто-часто. Кажется, эта встреча, этот разговор —
— Они хотели узнать, был ли он преданным американцем, — ответил мне Фланаган прежде, чем его жена успела открыть рот, — и он, несомненно, был. И спрашивали, кстати, не столько о нем, сколько о двух джентльменах из Канады, дорогая, если ты помнишь. Не назову их сейчас по именам, все-таки двадцать пять лет прошло…
— Слайделл и Мейсон, — бросила миссис Фланаган. — И они были никакие не канадцы. Они были шпионы от бунтовщиков, так-то.
— Ну, пинкертоны ничего такого не говорили, — подмигнул он мне.
— Обоих видели в доме Уортропа, — сказала она, — в этом доме на Харрингтон Лейн. И не один раз.
— Это ничего не доказывает насчет Уортропа, — не согласился он.
— Это доказывает, что он сотрудничал с агитаторами и предателями, — крикнула она в ответ. — Это доказывает, что он был сторонником.
— Ну, ты вольна думать все, что пожелаешь, миссис, и повторять слова других, но правда от этого не изменится. Пинкертоны покинули город, а Доктор Уортроп остался, не так ли? Если бы у них были доказательства против него, его бы забрали, верно? А ты теперь поливаешь грязью этого хорошего человека, который никому из известных мне людей не причинил зла. Нехорошо это, дорогая. И вообще — о мертвых плохо не говорят.
— Он был сторонником восстания! — настаивала она. У меня уже в ушах звенело от ее крика. — Он изменился после войны, и вам это хорошо известно, мистер Фланаган. Он временами по несколько недель не выходил из дома, а когда выходил — безучастно бродил по городу, как человек, потерявший лучшего друга. От него даже «как поживаете» было не услышать, хоть под самым носом у него пройди. Он онемел, как человек, у которого сердце разбито, вот что я вам скажу.
— Что ж, женушка, возможно, и так, — уступил наконец Фланаган с тяжелым вздохом. — Но не скажешь, что это было из-за войны. Сердце мужчины — сложная штука. Признаю, не такая сложная, как сердце женщины, и все же… Возможно, его сердце и было разбито, но мы не знаем кем.
Я этого тоже не знал, но у меня была догадка: к концу войны руки Алистера Уортропа были в крови. Не той, что проливалась на поле боя, а той, что пролилась на борту «Феронии», — да еще той, что прольют монстры, которых он так настойчиво стремился привезти на родные берега — жертва, возложенная им на алтарь своей «философии».
Я нашел Доктора в кабинете. Он сидел в своем любимом кресле у окна. Ставни были закрыты, и в комнате царил мрак; я едва не проглядел Уортропа, когда заглянул внутрь. До этого я сперва искал его в подвале, но нашел лишь перевернутые коробки и папки, разбросанные по его столу; потом я был в библиотеке, которая тоже была в беспорядке, и книги валялись на полу повсюду. Вообще весь дом выглядел так, словно здесь побывали грабители.