Ученик мракоборца

Смородин Кирилл

Как смел этот пучеглазый урод говорить такое? Червоточина – дар? А твари, которых она порождает? Тоже дар? Эти рычащие, воющие, визжащие, способные только разрушать и убивать…

Воспоминания семилетней давности вклинились в мысли сами собой.

***

Хлопковая деревня только-только пережила очередную Червоточину. Женщины, старики, дети – и Страд в числе последних – всего час как выбрались из убежища. Добрая половина домов разрушена: проломлены крыши и стены, выбиты окна. На земле, которую словно избороздили исполинскими когтями, обломки и осколки. В воздухе еще чувствовался запах гари, многие кашляли, а Страд, будто игрушка с заводным механизмом, переставлял ноги, пытаясь осознать сказанное старостой Гармадтом…

Ноги сами принесли к куче мертвых тварей. Страд видел множество отрубленных голов. Шишковатых, безухих, с редкими клоками черных волос, запавшими глазами и клыкастыми пастями. Искромсанные, отделенные от конечностей, покрытые коркой крови туловища вздрагивали.

«Кто-то из них», – думал Страд, разглядывая груду изувеченных трупов.

Огромную, темную, смердящую. Похожую на бесформенное чудовище с множеством голов, лап и тел.

Да, это сделал кто-то из них…

Страд подошел ближе. Взлохмаченный мальчишка, и так невысокий, казался еще меньше, стоя возле отвратительного гиганта, сложенного из десятков расчлененных монстров.

Один из которых и сделал это…

Или не один? Гармадту было тяжело говорить. И он не вдавался в подробности, понимая, что Страду еще тяжелее – слушать.

«Кто?» – думал Страд, скользя глазами – их уже нестерпимо жгло – по мертвым головам, скрюченным лапам и распотрошенным туловищам.

Их было много. Очень.

А Страд теперь был один.

Он уже почти сдался, почти позволил слезам политься… Еще бы чуть-чуть…

Однако Страд кое-что заметил. Почти целую тварь, разрубленную лишь пополам. Она лежала на боку, из вскрытого торса красно-коричневыми змеями вываливались внутренности. Костлявые лапы с узловатыми суставами тянулись вперед.

Страд понимал, что лучше всего отвернуться, пойти прочь. Но вместо этого приблизился к чудовищу и хотел присесть на корточки…

Тварь раскрыла пасть. Злобно заклокотала и кинулась на Страда. Когтистая лапа рассекла воздух в паре дюймов от его головы.

Страд охнул, отступил. Тут же над ухом рявкнул стражник, а уродливую голову порождения Червоточины пробил наконечник копья.

После этого монстр умер. Но не сразу: еще несколько секунд – секунды эти казались часами – глаза твари вбуравливались в Страда, и он чувствовал ее лютую ненависть.

***

В тот день Страд повзрослел. Разом, лет на десять. Не по своей воле – пришлось. Тогда ему много чего пришлось, а главным образом – учиться жить одному. Чудовища, пришедшие из облака черного дыма, оставили Страда сиротой.

Его мать Лаада была полумагом, деревенской врачевательницей. А отец Стримус, просто сильный человек, как и большинство жителей, работал на хлопковых полях. И оба они, вместе со стражниками, магами, мракоборцами и деревенскими, способными держать оружие, сражались с порождениями Червоточины. Облака черного дыма, приносящие чудовищ, появлялись три-четыре раза в год, и родители Страда участвовали в немалом числе битв. Лаада сдерживала напор тварей заклятьями, Стримус – при помощи оружия. Но семь лет назад случилось так, что ни магия, ни сталь не смогли защитить родителей Страда.

Ему не сразу удалось осознать произошедшее. Первые несколько дней Страд не верил, что родителей больше нет. Да, он засыпал в пустом доме, но так бывало и раньше, когда мама и папа отправлялись в одну из близлежащих деревень или соседний городок. Настоящая боль пришла примерно через неделю.

Хотелось выть, битья головой о стены. Страд метался по деревне, нигде не находя места. Порой он уходил в хлопковые поля, но и там ему было плохо. Иногда настолько, что сердце начинало колотиться. В такие минуты оно представлялось часами, и Страду казалось, что еще можно все исправить, если извлечь эти часы из груди и повернуть стрелки на несколько оборотов назад. Тогда и время потечет обратно, вновь настанет тот проклятый день, а Страд сможет уговорить маму и папу отправиться в убежище вместе с ним…

Но он понимал, насколько это глупо. И со временем боль сменилась ненавистью. Каждый день Страд вспоминал разрубленную тварь, которая даже на последнем издыхании жаждала убийств.

«Сколько таких чудовищ было до нее? Сколько после? – все чаще спрашивал себя Страд. – И сколько будет еще?..»

И однажды он понял, что мечтает покончить с порождениями Червоточины раз и навсегда. Страд пошел к старосте Гармадту, долго говорил с ним, и тот посоветовал поступить в Магическую Семинарию.

«У тебя глаза Лаады, – произнес тогда Гармадт. – А значит, ты унаследовал ее дар. И сможешь развить его, если найдешь хороших учителей…»

Староста подарил Страду много книг и сказал, что чем раньше тот начнет готовиться, тем лучше, поскольку к полумагам в Магической Семинарии требования жестче, чем к прирожденным. Несколько лет Страд провел, погруженный в изучение наук, и чувствовал, что это помогает. Разумеется, душевная боль никуда не ушла, просто Страд научился с ней жить.

Если бы еще остальные не напоминали обо всем сочувственными взглядами…

Страд понимал, что жалость деревенских жителей к нему искренна. Его родители были славными и добрыми, их любили все… Но тяжкие вздохи, покачивания головой, начинавшиеся, стоило только Страду появиться на людях, лишь бередили рану на сердце и заставляли чувствовать себя ущербным.

Это была еще одна причина, по которой Страд стремился поступить в Магическую Семинарию. Он должен доказать всем в Хлопковой деревне, что способен на многое, что смерть мамы и папы не превратила его в калеку.

Должен – и почти доказал. Но все уперлось в деньги. В проклятые тысячу триста сольдо…

«Ничего, – успокаивал себя Страд. – Еще не все потеряно. Стану помощником мракоборца, а через год поступлю. И тогда…» – но он не знал, что будет «тогда». Никогда прежде собственное будущее не представлялось таким туманным.

Погруженный в раздумья, он прошел большую часть пути и теперь двигался по узкой и безлюдной улочке. Серые стены двухэтажных домов с маленькими темными окнами были заляпаны грязью, от них несло гнилью и мочой.