Ученик убийцы
Шрифт:
— Ты ведь меня не одобряешь, Регал? — тон короля был тоном доброжелательного приглашения к беседе.
— Мой король может делать все, что пожелает, — это было сказано сердито.
Король Шрюд вздохнул:
— Это не то, о чем я спросил тебя.
— Моя мать, королева, безусловно не одобрит. Ваша благосклонность к мальчику будет выглядеть так, как будто вы признали его. Это может внушить ему всякие мысли — и другим тоже.
— Тьфу, — король хихикнул, как бы забавляясь. Регал мгновенно вышел из себя:
— Моя мать, королева, не согласится с тобой. Она будет недовольна. Моя мать…
— Она не соглашается со
— А я — королем после нее! — вызывающе добавил Регал. Шрюд кивнул, как бы в ответ на свои собственные мысли.
— Я так и знал, что она заразила тебя чем-то подобным. Слушай, мальчик. Она может ругаться и швырять посуду в слуг, но больше ничего. Ей прекрасно известно, что лучше быть королевой мирного королевства, чем герцогиней восставшего герцогства. И у Фарроу нет никаких причин восставать против меня, кроме тех, которые она сама придумала. Ее амбиции всегда превышали ее возможности. — Он замолчал и посмотрел прямо на Регала. — Это ее самая плачевная ошибка.
Во мне стала закипать ярость, которую, глядя в пол, подавлял Регал.
— Пойдем, — сказал король, и принц побрел за ним, послушный как собака, но взгляд, который он бросил на меня, был полон яда.
Я стоял и смотрел, как старый король выходит из зала, и чувствовал отголоски потери. Странный человек. Хотя я был бастардом, он мог объявить себя моим дедом и одним этим словом получил бы то, что было дороже всяких денег. У дверей задержался бледный шут. Мгновение он смотрел на меня, потом сделал непонятный жест своими узкими руками — это могло быть и оскорблением, и благословением. Или просто незначащим взмахом рук дурака. Потом он улыбнулся, показал мне язык и повернулся, чтобы поспешить за Шрюдом.
Несмотря на обещание короля, я засунул себе за пазуху массу сладких пирожных и разделил их с щенками в сарае за конюшней. Этот завтрак превосходил все, к чему мы были привычны, и мой желудок горестно бормотал еще много часов спустя. Щенки свернулись калачиками и заснули, а я колебался между страхом и ожиданием. Я почти надеялся, что ничего не произойдет, что король забудет о своих словах. Но он не забыл.
Поздно вечером я наконец вскарабкался по ступеням в комнату Баррича. Я провел день, размышляя о том, что будет значить для меня утренний договор. Но мог бы не утруждаться. Потому что когда я вошел, Баррич отложил сбрую, которую чинил, и обратил все свое внимание на меня. Некоторое время он молча рассматривал меня, а я смотрел на него. Что-то изменилось, и я боялся. Потому что с тех пор, как исчез Ноузи, я верил, что Баррич мог так же легко распорядиться моей жизнью. Фитц может быть уничтожен так же просто, как и щенок. Это не мешало мне испытывать чувство близости к нему; необязательно любить кого-то, чтобы полагаться на него. Вера в Баррича была моей единственной опорой, и теперь я чувствовал, как она колеблется подо мной.
— Так, — заговорил он наконец, и слово это прозвучало приговором. — Так. Значит, тебе надо было попасться ему на глаза? Надо было обратить на себя внимание? Что
Я быстро кивнул.
— Отвечай, Фитц. Тебе придется пользоваться языком, если ты будешь иметь дело с учителями и наставниками.
— Да, сир.
Это было так похоже на Баррича. Больше всего его волновало то, что мне придется доверить лошадь. Первым делом обсудив собственные заботы, он объявил остальное довольно равнодушно:
— Теперь встаем с восходом, мальчик. Утром будешь учиться у меня. Ухаживать за лошадью и управлять ею. И как правильно охотиться с собаками, и как заставить их слушаться. Я тебе покажу, как добрые люди управляются с животными. — Последнюю фразу он подчеркнул и немного помолчал, дабы убедиться в том, что я его понял. Сердце мое упало, я начал было кивать, потом поправился на: «Да, сир».
— После полудня они тебя заберут. Будешь махать мечом и всякое такое. Может быть, Скилл тоже. В зимние месяцы будешь учиться в помещении. Языки и буквы. Писать, считать, и цифры тоже, я думаю. История. Что ты будешь со всем этим делать — понятия не имею. Но уж постарайся учиться так, чтобы король был доволен. Он не из тех, которого стоит раздражать, а уж тем более сердить. Умнее всего вести себя так, чтобы он тебя не замечал. Я не предупредил тебя об этом, а теперь слишком поздно. — Он внезапно откашлялся и глубоко вздохнул. — О, еще одна вещь будет изменена. — Он поднял кусок кожи, над которой работал, и согнулся над ним. Казалось, он разговаривает со своими пальцами, а не со мной. — У тебя теперь будет настоящая комната, своя собственная. Наверху, в замке, там, где спят все благородные. Ты бы и сегодня спал там, если бы потрудился прийти вовремя.
— Что? Я не понял. Комната?
— О, значит, ты можешь быстро отвечать, когда захочешь? Ты все прекрасно расслышал, мальчик. У тебя будет собственная комната наверху в замке. — Он помолчал, потом с чувством продолжал: — Я наконец-то буду сам по себе. О, и еще с тебя завтра снимут мерку для костюма. И сапог. Хотя какой смысл надевать сапог на ногу, которая все еще растет, я не…
— Я не хочу комнату там наверху. — Какой бы гнетущей ни была жизнь с Барричем, я внезапно понял, что она все равно лучше неизвестности. Я представил себе большую холодную каменную комнату с тенями, затаившимися в углах.
— Ну что ж, однако ты ее получишь, — безжалостно заявил Баррич, — и время для этого уже настало и давно прошло. Ты крови Чивэла, хоть и незаконнорожденный. И держать тебя в конюшне, как приблудного щенка, это просто… просто никуда не годится.
— Мне все равно, — в полном отчаянии осмелился произнести я.
Баррич поднял глаза и строго посмотрел на меня. — Болтливы мы сегодня, да? Я опустил глаза, уходя от его взгляда. — Ты живешь внизу, — заметил я мрачно, — ты не приблудный щенок.