Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер
Шрифт:
За это Манасевич-Мануйлов был арестован, подвергся царскому суду прямо накануне Февральской революции, приговорен к полутора годам заключения за мошенничество, выпущен при Временном правительстве, а в 1918 году пытался бежать из Петрограда через финскую границу, но попался — и был расстрелян ВЧК. [310]
Вот этой последней организации вообще никаких доказательств вины не требовалось: «Мы уже не боремся против отдельных личностей, мы уничтожаем буржуазию как класс. /…/
310
Головков
Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого» [311] — это было знаменитым предписанием председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Чехословацком (Восточном) фронте М.И. Лациса.
311
Красный террор. Еженедельник Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контр-революцией на чехо-словацком фронте. № 1, 1 ноября 1918 г. // ВЧК уполномочена сообщить… М., 2004. С. 275–276.
Спустя годы самому Лацису отвели вроде бы вполне подходящую для него профессию — директора Института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова в Москве, [312] а уж происхождение и образование у него были просто идеальными: он родился в батрацкой семье и закончил приходское училище. Но и тут что-то не сложилось: его арестовали в ноябре 1937 и расстреляли в феврале 1938 года как «врага народа» [313] — все-таки, наверное, профессия подвела!
312
По сей день Лацис почитается в качестве первого ректора Российской Экономической Академии им. Г.В. Плеханова!
313
Политические деятели России 1917: Биографический словарь. М., 1993. С. 176.
Свои аналоги Чрезвычайных Комиссий были, заметим, и в Венгрии, и в Баварии в 1919 году, когда там временно побеждали революционеры.
Случайна ли такая всеобщая эволюция морали и правосознания спустя всего пять лет после «Дела Редля»?
Вернемся еще к одной теме, затронутой Батюшиным: тому обстоятельству, что разведывательные службы, возможно, держали собственных агентов в руках уплатой первой суммы денег и угрозой их выдать.
Хотя сам Батюшин возражает против практической возможности и моральной оправданности такого шантажа, но, тем не менее, необходимо отметить и принципиальную возможность такой угрозы, и ее целесообразность, а иногда даже и необходимость.
Вербовка агента — одномоментный акт. Позднее агент может превратиться из штучника (предателя, однократно продавшего за плату имеющиеся у него секреты) в долговременного сотрудника — и тогда взаимодействие с ним будет развиваться на постоянной основе, подогреваемой иногда не слабыми взаимными позитивными эмоциями, связывающими агента и его руководство, — о подобном написана масса воспоминаний разведчиков, иногда без указания конкретных имен, но и без психологических искажений в толковании ситуаций.
Однако может происходить и по-иному. Жизнь идет, обстоятельства
Разумеется, для этого не годятся прежние расписки в получении денег: разумные люди, которых вербуют в секретные агенты, отказываются, как и утверждал Батюшин, выдавать такие расписки! Иное дело в том, всегда ли обстоятельства позволяют им отказаться от этого — но тут уже идет речь об изначальном шантаже, сопровождающем вербовку!
Но какие-то бумажки и какие-то расписки — это все для дешевых шпионских фильмов! Их и подделать ничего не стоит!
Безо всякой расписки постоянный агент всей своей деятельностью порождает информацию, позволяющую его затем шантажировать разоблачением самого факта его предательства и воспроизведением подробностей того, когда, как, кого, кому и что он выдал — и оправдаться от такого аргументированного обвинения становится чрезвычайно трудно!
В истории спецслужб ХХ века происходило довольно мало случаев того, чтобы серьезная тайная организация публично предала бы своего агента. Но и такие случаи бывали: упомянутая мельком история разоблачения провокатора Малиновского — одна из подобных. Значительно же чаще получалось так, что угроза разоблачения в действие не приводилась, но заставляла достичь необходимого изменения в поведении агента. [314]
Агенты, вынужденно действующие под угрозой их разоблачения — это по существу основной сюжет всей круговерти чудовищных политических преступлений ХХ века, началу раскручивания которых посвящена данная книга.
314
См., например: Брюханов В.А. Заговор против мира. С. 377–379.
Вернемся, однако, ближе к ходу рассматриваемых событий.
Вся описанная торговля фиктивными сведениями ничем по форме и по существу не отличалась от прочей разведывательной деятельности (кроме содержания самих разведданных), то есть требовала вербовки агентов, налаживания с ними связи — почтовой и через курьеров (радио для этих целей стали применять существенно позднее, зато тогда еще не без успеха использовали почтовых голубей), планирования и руководства работой подопечных, согласования с ними условий оплаты — и обеспечения такой оплаты.
Тот же Батюшин рассказал, как предлагал своему агенту (вскоре, к сожалению Батюшина, засыпавшегося по собственной глупости) в целях конспирации не вкладывать полученные крупные суммы в собственной стране, а держать их в иностранном банке [315] — это очень важный и поучительный пример того, к каким ухищрениям приходилось прибегать при практическом использовании колоссальных денежных сумм, циркулирующих между разведками!
Окончательно же возвращаясь к «Делу Редля», нужно сделать такое заключение: профессионалам уровня Урбанского и Ронге все эти особенности тогдашней разведывательной деятельности должны были быть хорошо известны — иначе их невозможно было бы считать профессионалами.
315
Батюшин Н.С. Указ. сочин.