Учитель из Меджибожа
Шрифт:
И в самом деле, вскоре высыпали люди с лопатами, мотыгами, граблями. Напялив на голову все, чтоб хоть немножко заслониться от дождя, пошли к насыпи и приступили к работе. Со стороны могло показаться, что кипит дело. До этого в дождь ни одна душа и лопаты в руки не брала. Но теперь никто не позволил себе подвести Петра Лазутина.
Прошло некоторое время, и с разных сторон раздались возгласы:
— Хлопцы, девчата, гости едут! Нажимай на все педали!
Издали послышался шум моторов, но никто в ту сторону и не смотрел. Все были заняты важным делом — дорогу строят!
Машины остановились неподалеку,
Комиссия недолго задержалась. Проклятый дождь не давал возможности оглядеться. Не понравилось и то, что в селе непролазная грязь. К тому же сообщили, что лейтенант неплохо подготовился к этой встрече, и все дружно отправились к нему домой, дабы отметить такой исторический момент.
Приезжие остались очень довольны делами на стройке, высоко оценили организаторские способности лейтенанта. Ничего не скажешь, здесь стараются. Даже в дождь работают. И не только пленные хорошо трудятся, но даже мирное население.
Пообещав обо всем этом доложить по команде, члены комиссии добавили, что сделают все от них зависящее, чтобы отметить старания лейтенанта. Может, его наградят крестом, повысят в должности. Теперь, правда, не до этого, но все же они приложат усилия, замолвят о нем, где надо, словечко. Теперь, когда у немцев ничего не ладится, все рушится, труд во имя рейха ценится выше всего…
Мужики и пленные тем временем посматривали на клятый дом, где веселилась комиссия. С нетерпением ждали, чтобы они уже поскорее убрались. Все промокли до нитки, но терпели. Пусть уж, гады, разъедутся. Надо держать марку до конца.
Часа два спустя оживленная ватага офицеров в черных накидках, смеясь и тараторя, спустилась с крыльца дома лейтенанта и направилась к машинам; громко и горячо благодарили за отличное угощение и шнапс. Они уж в долгу не останутся.
Только машины скрылись за углом крайней хаты, все побросали работу и разбежались по домам.
Оказывается, не только комиссия осталась чрезвычайно довольна тем, что здесь увидела. Был рад и сам лейтенант, — невольно посматривал на свой лацкан, примеряя, куда прицепит медаль. Он благодарил своего переводчика за старания. Не подвел! Молодчина!
Неделю спустя прибыл пакет с сургучными печатями, лейтенант не без волнения и душевного трепета вскрыл его. За отличную организацию труда на стройке железнодорожной ветки в районе Ружавка — Христиновка ему объявляли благодарность, представляли к повышению в звании до обер-лейтенанта, а также к медали.
В этот день начальника трудно было узнать. А что касается переводчика, то он вырос в его глазах. Стал доверять ему еще больше.
Правда, Петр Лазутин тем временем был занят более важными делами, чем выслушивать похвалы. Он уже сколотил значительную группу военнопленных, которые согласились перейти с ним к партизанам. Такое же сообщение получил от своего друга Григория Товченко, работавшего в соседней колонне. В эти дни Петру Лазутину удалось отправить в лес, где находились партизаны, подводы с мясом, медикаментами и взрывчаткой. В заброшенном подвале на краю села он припрятал немного оружия, продовольствия, перевязочного материала. Все это будет им необходимо, когда они покинут вотчину лейтенанта, отличившегося на строительстве железнодорожной ветки…
В эти дни, откуда ни возьмись, прибыли какие-то немецкие интенданты, забрали у крестьян весь хлеб, овощи, собранные на полях и огородах, свезли в помещение школы, поставили часового.
Люди впали в отчаяние — снова останутся на зиму без хлеба.
В одну из дождливых ночей, когда вокруг было пусто и безлюдно, Петр Лазутин решил провести, вернее, повторить прежнюю операцию. Он вызвал к себе охранника — знакомого ему солдата, хорошенько угостил самогоном. Зная, что в такую дождливую погоду с хлебом ничего страшного не произойдет, охранник выпил с переводчиком. А он, Лазутин, заранее предупредил жителей: когда стемнеет, отправляйтесь в школу и забирайте то, что принадлежит вам по праву. И в то время, как солдат-охранник развлекался, позабыв обо всем на свете, крестьяне несли домой мешки, тащили тачки с зерном.
Только поздней ночью распрощался Лазутин со своим повеселевшим гостем, проводил его до самой школы.
Все признательно смотрели на скромного молодого человека в немецкой куртке, преклоняясь перед его добротой, бесстрашием. Ведь он рисковал жизнью. Но переводчик сердился — не любил благодарности. Просто это его долг, и он был счастлив, когда удавалось приносить людям пользу. День, когда мог помочь своим или сообщить добрые вести с фронта, он считал для себя счастливым.
Однажды Петр Лазутин проходил мимо мельницы и увидел большую гурьбу крестьян. Мужчины, женщины, дети с мешками, котомками толпились у входа, чтобы смолоть немного зерна. Стояли шум, толчея. В самом хвосте очереди жались женщины-солдатки, старухи, дети. Их, оказывается, оттеснили мужики.
Петр Лазутин возмутился. Долго присматривался и, укоризненно покачав головой, пристыдил мужчин.
— Что это, люди добрые? — произнес он громко, чтобы услышали все. — Стало быть, у кого плечи покрепче, кто сильнее, тот отталкивает слабых?.. Тот первый сват на свадьбе? Красиво, нечего сказать! Выходит, человек человеку волк? По правилам фашистов, что ли? Значит, женщины, дети, солдатки будут без конца стоять здесь в хвосте очереди, мокнуть под дождем, а мужчины прорвутся вперед?.. А вы, люди добрые, не забыли часом, что мужья этих женщин, сыновья этих матерей кровь свою проливают, чтобы принести вам освобождение…
Мужчины стали что-то бормотать, испытывая стыд, неловкость, и понемногу отступали в сторону, давая место солдаткам и детям…
Лазутин позвал растерявшегося мельника:
— Вот что, служивый, в первую очередь молоть зерно женщинам, старикам, детям. Остальные пусть подождут. Понятно?
— Конечно, понятно, сынок… — обрадовался старик. — А разве я мог этих мужиков сдержать?.. Конечно, ваша правда!
— Ну вот, только так, батя… А если нарушат порядок, скажите мне… Нехорошо так, товарищи! Непорядочно!