Учитель из Меджибожа
Шрифт:
— Спасибо, сынок! — закричали ожившие солдатки.
— За что тут спасибо. Надо, чтобы все было по-людски…
Все молча смотрели ему вслед. Пристыженные мужчины медленно отходили в сторону от исхлестанной дождями и ветрами, открытой всем ветрам маленькой мельницы.
СНОВА В ПУТИ
Новоиспеченный обер-лейтенант Эмиль Айнциге был доволен собой и своей судьбой. B самом деле, кто б мог пожелать себе во время такой страшной войны более теплого местечка? Далеко от начальства — сюда редко кто заглядывал. Пули и снаряды не визжали над головой. Слава богу, и перерабатываешься ты не
И писал своей женушке, чтобы она там не беспокоилась о нем и не лила напрасно слез. Если ему так будет везти и дальше, он с божьей помощью вернется к ней цел и невредим. К тому же привезет ей немало дорогих подарков, которые ему удалось захватить в России. К своему огорчению, он не имеет никакой возможности переслать их ей, да и опасно отправлять такие драгоценные вещи.
Да, пока он чувствует себя здесь неплохо, дай бог и дальше не хуже!
Еще он писал жене, что старается не очень задираться ни с солдатами, ни с мирным населением, то есть поступает точнехонько так, как она ему советовала. Чтоб и волки были сыты и овцы целы… Чего доброго, заспоришь с этими дикарями, они тебе и нож в спину, и пулю в затылок… Лояльное отношение к окружающим, как он сам убедился, весьма помогает в жизни.
Солдат он не обижает, предоставляет им относительную свободу, с переводчиком — веселым и деловым парнем — тоже ладит. Правда, ему доносили уже несколько раз, что Петр Лазутин слишком дружит с крестьянами и делает для них поблажки, слушает московское радио и сообщает все не только ему, обер-лейтенанту, но и этим же гражданским, ведет с ними крамольные разговоры… Но обер-лейтенант не верит этой болтовне льстецов, которые готовы отца родного продать за три пфеннига…
Переводчиком он доволен. Тем более, что его рекомендовал сам капитан — высокий начальник. А тот какого-нибудь замухрышку не пришлет…
И вообще, в его обязанности не входит слежка за людьми, — сообщал он милой фрау. Наоборот, благодаря этому парню ее мужа повысили в звании и вынесли благодарность. Медаль скоро пришлют.
Правда, совсем недавно случилась тут неприятность: неизвестные злоумышленники похитили много зерна. Но это тоже не беда. А вот из его склада пропало четыре ящика с гранатами, два десятка винтовок, несколько автоматов, медикаменты, вата, бинты и прочие вещи… Это уже похуже… Но что поделаешь, война. Первое время, правда, переживал, потом прошло. Этого добра на фронте — хоть отбавляй. Долго думал: доложить начальству о пропаже или нет? Решил молчать. И, слава всевышнему, пронесло. Рейх нынче теряет не ящики с гранатами и автоматами, а целые армии, города, тысячи пушек и танков, горы оружия и много солдат и офицеров. Стало быть, то, что потерял он, — мелочишки…
Тихое пристанище нашел себе обер-лейтенант Эмиль Айнциге, жил припеваючи и мог бы спокойно сидеть здесь до конца войны. Но грянула беда. Опять «выравнивали» фронт, и было приказано отвести команду еще дальше. Оказывается, здесь уже не нужна железнодорожная ветка. Немцы смогут улепетывать на запад своим ходом…
Обер-лейтенант быстро поднял команду, русских плен-пых, все свое хозяйство и двинул дальше. Несколько дней колонна брела по развезенным дорогам. Тут Петр встретился-таки со своим другом Товченко. В пути обо всем точно договорились. Сколотили порядочную группу военнопленных, готовых перейти к партизанам.
Колонна остановилась в большом селе. Отсюда уже недалеко до чижовских лесов. Это было на руку, тем более, что там действовал боевой отряд, которому Петр передавал оружие, медикаменты. Обер-лейтенант Эмиль Айнциге боялся леса пуще смерти, но пленные были рады этому. Более ста человек уже готовы уйти в лес, к партизанам. И не с пустыми руками.
В это самое время у обер-лейтенанта все переменилось: кончилась его удачливость. Начальство решило, что такого расторопного обера, патриота и храбреца, награжденного медалью, нечего держать где-то на задворках. Его, исполнительного работягу, надо отправить на фронт.
Не успел Эмиль Айнциге обжаловать свое назначение, поплакать в жилетку, толком козырнуть своими болячками, глухотой и заиканием, как на его место прислали нового начальника — тоже тыловика, пожилого, круглолицого человека с солидным брюшком и какой-то квадратной головой, длинными усами, напоминавшими рыжие усы покойного фельдмаршала Гинденбурга. Правда, он был чином пониже — всего лишь лейтенант. И звали его Фрицом Шмульке.
Ходил покачиваясь, как жирный гусь, старался выглядеть этаким бравым бодрячком, хотя всем своим видом, а особенно нелепой походкой вызывал только смех.
Он оказался очень строгим и бескомпромиссным, начал устанавливать строжайшую дисциплину и порядок. Сразу предупредил, что не допустит вольностей и расхлябанности, как прежний начальник. Жизнью поплатятся, если заметит что-то неладное. Разве они, разгильдяи, сами не видят, что Германия и ее мудрый фюрер, весь рейх находятся на краю гибели. Только честной работой и преданностью можно спасти дело, за которое сложили головы лучшие солдаты и офицеры фатерлянда.
Этот не был заикой, хорошо слышал. Он прежде всего болтливый оратор.
— Распустил здесь Эмиль военнопленных, — повторял он. — Откормлено это быдло не плохо, обленились и в ус не дуют! Недаром у них такой здоровый вид! Я посажу их на овсянку и похлебку! Пусть знают, кто они есть, сукины дети, враги Германии!
Фриц Шмульке попал на фронт совсем недавно, пришел с таким видом, словно до него не было ни Сталинграда, ни Курской дуги, а только один «блицкриг»… Все эти годы он служил фюреру в концлагере Дахау как старший надзиратель. Отец его и дед — оба были тюремщиками. Имея дело с арестантами-узниками, он неплохо служил, поддерживал дисциплину. А когда ему стукнуло шестьдесят, начальство вспомнило, что он потомственный тюремщик, присобачили и ему воинское звание лейтенанта, отправили на фронт.
— Черт возьми, — возмущался он, — тут все плохо. А как здорово было в Дахау! Бывало, только появится он в бараках, в лагере, как все вскакивали и громко, хором приветствовали его. А эти русские швайны увидят его и прыскают, смеются над ним. В строю болтают по-своему, черт их разберет что!
Ничего, они еще у него запляшут! Он их еще научит дисциплине. Хоть это не Дахау, но все равно он установит здесь такой порядок, как там. Дайте только ему развернуться!
Новый начальник строго запретил кому бы то ни было, даже своим помощникам, жить в домах у мужиков. Не хватает бараков, где бы все разместились. Ничего, есть колхозные коровники. Обнести колючей проволокой, поставить вышки, на них — автоматчиков! Пусть почувствуют себя как в Дахау! Быстро поумнеют. Что, коровники без окон и дверей, без крыш? Ничего, не подохнут! Главное, чтобы колючая проволока была! Это великое изобретение Адольфа Гитлера и Генриха Гиммлера. Отлично действует на нервы, исцеляет от всех болезней. Главное — психических и нервных. Все должны быть вместе, как скот. Тогда легче ими командовать!