Учитель моей дочери
Шрифт:
Я нарочно откидываюсь на чужой подлокотник, не гнушаясь оказаться ближе к незнакомому человеку, чем к мужу. И хотя никто ничего не говорит, между нами чувствуется напряжение. Я упорно смотрю перед собой, но ощущаю, что иногда Ваня оборачивается и подолгу не сводит глаз с моего профиля. Мультик кажется бесконечным. Мне бы смеяться со всеми, но почему-то совсем не весело. Дочка с отцом беспрерывно переговариваются, а я сижу молча. Очень хочется вернуться домой и забраться под одеяло, чтобы и этот день поскорее закончился. Всё обязательно устаканится, всё должно нормализоваться, ведь даже самые жуткие
Но ближе к концу сеанса тяжесть с сердца спадает, отпускает, и даже дышится легче. Я улыбаюсь, нащупав вибрирующий телефон, потому что в один из мессенджеров приходит сообщение:
«Я как больной, только и делаю, что жду нашей встречи!»
Глава 12
— Тот учитель, ну по французскому, который помог тебе поздно вечером, — наклоняется Маргаритка, стягивая туфли, заменяя сменную обувь на тёплые сапоги, — спрашивал, не обидел ли тебя папа.
Дыхание тут же учащается, сердце как будто стонет. При разговоре о нём резко слабеют ноги.
— А ты что сказала?
— Что мой папа никогда бы не обидел маму.
Милое, юное, наивное создание даже не подозревает, какая драма разворачивается у неё за спиной. Она стала гораздо счастливее, когда папа прекратил сидеть у компьютера и начал всё время проводить с нами. А Тихонов, выходит, беспокоился, что увидев меня в его обществе, Ваня поставил мне фингал под глазом. Похвально. Только мало что меняет.
Мы с Маргариткой в залитом солнцем холле, сидим на деревянной скамье недалеко от места вахтерши. Она возится с молнией на сапогах. Сегодня Тихонова нет в школе, он повез девятый класс на экскурсию. Откуда я знаю? Потому что он не даёт мне забыть о себе. Пишет сообщения, втягивает в диалог, уговаривает увидеться. Но после случая с такси, Маргариткой, её слезами и Ваниным отказом от игр, я пытаюсь избегать с ним встреч.
Мой муж из кожи вон лезет, чтобы я не появлялась в школе. Но сегодня наша соседка попала в больницу, а его самого отправили в командировку на важный, горящий объект. И как он ни старался уговорить свою маму погостить у нас дома несколько дней, чтобы тупо водить Марго в школу, та не захотела.
Он пытается отгородить меня от этого здания, как будто так сможет избавить меня от учителя.
Я и сама борюсь с этой зависимостью, потому что Тихонов ничего не обещал, а я не могу допустить новых страданий дочери. В общем, я запуталась и стараюсь просто жить, как раньше. Чувствую — он не для меня. Красивый падший ангел, перед которым я просто не могу устоять. И на этом всё. Лечу на него, как бабочка на огонь. Нас с ним тянет как два магнита, регулярно прилипающих к друг другу. Но всё это без слов, без мыслей и, увы, без отношений. Сюда никак не вписывается моя дочь. Я должна это прекратить и забыть. Он ни разу не сказал и не написал: бросай всё, уходи, будем вместе…
Тихонову просто не нравится, что я замужем. Это его пунктик, он собственник и регулярно спрашивает, трахаюсь ли я с мужем. Злится, сам прекращает разговор, и всё это по замкнутому кругу.
К столику вахтерши подходит совсем ещё молоденькая девушка, она достаёт паспорт и говорит о том, что ей нужно встретиться с Алексеем
К первой вахтерше присоединяется её сменщица и, оглядываясь на девушку, исчезающую в двери, они переглядываются, усмехнувшись.
— Опять к Тихонову?
— Ага. Практикантка, наверное.
— Как мухи на мёд. Могли бы Георгиевну выбирать, а они все к Тихонову.
— Зачем им престарелая тётка, когда есть мужик, — смеётся вахтёрша.— Вроде не мачо. Довольно смазливая физиономия, а бабы сами липнут.
— Ну не знаю, симпатичный мужик всё же, высокий, плечи что надо.
— Понятно, но я думала всегда, что женщины больше чернявых, бородатых выбирают. Типа, как турки или кавказцы, что сразу понятно: из постели не выпустит пока толпу детей не сделает. А этот светлый и волосы эти. Ну не знаю. По мне так не мачо.
— Ну не скажи, и потом он не светлый, а русый, Егоровна, да тут не только во внешности дело, он с женщинами умеет. Разговаривает, смотрит, улыбается как-то по-особенному. Вон трудовику нашему под тридцать и вроде бы не урод, но на фиг не упал, а за Тихоновым почти что очередь. Он всем нравится. Есть в нём что-то такое, что девицы млеют. Причём всех возрастов. И разные главное, помнишь учительницу географии рыжую, а потом физручку, такую брюнетку метр с кепкой, всё на него смотрели и улыбались. Дурочками становились, оно прям видно было. Беседовали с ним по любому поводу.
— Точно, а помнишь, когда ещё жена тут работала, у нас практику проходила Сидорова Вероника.
— Беленькая, худенькая? С глазами большими?
— Ага, с оленьими такими, — хохочет эта Егоровна. — Она же так в него влюбилась, что проходу не давала. Помню, плакала и говорила, что он на неё так смотрел, как будто она единственная на целом свете.
— Ой, да сама себе придумала эта Вероника, молодая, глупая, дальше смотрин у них не пошло.
— Откуда ты знаешь? Ты свечку, что ли, держала? Ты давай это, звонок давай, сорок минут уже.
В ту же минуту раздаётся резкий, пронзительный звук звонка. И я дергаюсь, как будто получаю удар током, понимая, что всё это время слушала вахтёрш и не дышала.
12/1
Вернувшись домой, я на автомате кормлю дочь и, вручив ей какую-то раскраску с восковыми мелками, начинаю метаться по квартире как зверь в клетке.
Эти разговоры о большом количестве поклонниц у Тихонова должны отвратить меня от него, но производят отчего-то противоположный эффект. И если после сцены у такси, меня немного отпустило, я стала анализировать свое поведение, запрещать себе лезть в этот костёр, гнать из память то, как он умеет обращаться с моим телом, и наконец-то стала думать головой, то теперь меня скручивает по новой.