Учитель моей дочери
Шрифт:
Резко покинув моё тело, он разворачивает нас обоих в сторону кровати. Затем швыряет меня на неё, шире распахивая податливые бёдра.
Ложится сверху, заменяя пальцы большим эрегированным членом. И проталкиваясь в гостеприимную влажность, хрипит, массируя рукой мою горячую сердцевинку, заставляя от всего этого ошалело метаться по матрасу.
С ним я на редкость отзывчивая. Мне много не надо, буквально пару движений. Потереть, тронуть, вонзиться глубоко внутрь, толкнувшись о заднюю стенку и вот уже, сокращаясь всем телом, я отчаянно кусаю его плечо, от души выстанывая его имя.
— Сожми меня сильнее! — командует он,
Слава богам, на последних секундах он успевает выйти и, бурно изливаясь на мой живот, валится рядом.
— Обалдеть. — Приподнимается Тихонов на локте, заглядывая мне в глаза. — Ты — обалденная. — Подносит мою руку к своим губам и целует.
Как будто в благодарность за мою ответную пылкую страсть.
А я всё ещё ощущаю его внутри себя, настолько мощным было вторжение. Впервые вижу учителя голым. Он встаёт, подходит к окну.
Мой рот приоткрывается в немом удивлении, так как я в жизни не имела дела с таким божественно красивым мужским телом, нечто подобное встречалось мне только в интернете, у профессиональных моделей. Но они ненастоящие, картонные персонажи. А рядом со мной — руку протяни — дотянешься — стоит живой мужчина. Мой любовник.
Он оказывается даже лучше, чем я представляла в своих фантазиях. В отличном физическом состоянии: высокий, длинноногий, плечистый, с твёрдой, покатой и рельефной грудью. Каждая мышца излучает притяжение. Учитель не перекачанный и раздутый, а гибкий, волнующе прекрасный, с прорисованным рельефом мускулатуры. Меня возбуждает его чуть золотистая, а не бледно-белая кожа. Но при этом она не тёмная и не перегорелая, как у курицы гриль, — просто идеальная, цвета свежего липового мёда. Гладкая, без изъянов, такая, которую хочется трогать, ласкать и, чего уж там прикидываться, облизывать языком.
— Пойду покурю, — надевает спортивные штаны на голое тело и идёт на балкон.
Без него тут же становится холодно. Я нахожу свой широкий свитер, натягиваю его без лифчика. Оглядевшись, встаю с кровати. Осматриваюсь, устраивая самой себе экскурсию. Квартира Тихонова разделена на приватную зону: со спальней, совмещённым санузлом — и общественную: с объединенной кухней-гостиной, балконом и маленькой прихожей. Теперь всё становится на свои места: приличная машина, дорогие часы, хорошие, добротные костюмы и не самая дешевая, качественная обувь. Мой учитель что, тайный наркобарон? Всё это не купишь на учительскую зарплату.
В центре гостиной стоит большой молочного цвета кожаный модульный диван, на котором вполне могут усесться человек десять. Стола нет, только широкая, закреплённая между двумя кирпичными столбами дубовая барная стойка, традиционные стулья заменены деревянной скамьёй, вполне в духе настоящего мужского интерьера.
Вот сюда-то я и залезаю, устраиваясь поудобнее. Гладкая поверхность холодит голые бёдра.
— В древности мужчины, — возвращается Тихонов, привнося в комнату легкий аромат дыма, — чтобы обезопасить себя от неверности жены, одевали на неё пояс верности. Это лишало женщин не только вероятности измены, но и нормальной жизни. А если же измена всё-таки случалась, то наказания следовали ужасающие.
Мне становится не по себе. Он заходит за стойку, где уже приготовлены два бокала и бутылка дорогого шампанского. Я видела такое на витрине, но, конечно же, никогда не решалась купить.
На стойке разложены фрукты, нарезаны сыр, ветчина, хлеб, в тонкой вазе стоит длинная алая роза с крупной кроваво-красной головкой.
Мне сто лет не дарили цветов.
— Это тебе. — С хлопком открывает шампанское. — Но ты даже не сможешь забрать её с собой.
Не понимаю, зачем он это говорит? Бегло смотрю на часы. Мы управились быстро, но всё равно для покупки “фейри” прошло уже довольно много времени.
— А в Болгарии в былые времена особых издевательств и изощрённых мучений не было, женщин просто вешали.
— Алексей Викторович вдруг решил призвать к моей совести? Трахаю и осуждаю, интересная позиция. Может быть, позвонишь моему мужу ещё раз? И расскажешь, какая у него неверная жена? — Тихонов с интересом разглядывает меня.
Затем, улыбнувшись, наливает мне шипучий золотистый напиток.
Быстрым движением жмёт кнопку, и я оглядываюсь, впечатлившись резко вспыхнувшим переливчатым светом вокруг себя. В квартире полно разнообразного освещения: потолочные светильники с регуляторами уровня яркости, торшеры и бра.
Оформление стен гостиной — декоративная штукатурка цвета беж, на кухне обои с несложным рисунком и стеновые панели, имитирующие дерево, опорные колонны и прихожую украшает декоративный кирпич. Нигде нет дверей. То есть с кухни отлично видно, когда трахаешься в спальне. Да уж, эта квартира явно не для семьи с ребёнком.
Тихонов продолжает:
— С детства все девочки бирманских племен носят кольца, удлиняющие шею. Жить без них впоследствии невозможно, так как деформированные позвонки сделают женщину инвалидом. В случае измены специальные кольца с неверных снимали.
— Очень мило. — Выпиваю немного сладкого шампанского. — Я изменяю мужу с тобой, и ты же меня обличаешь, — смеюсь.
Он сужает глаза и тоже пьёт.
— Только со мной изменяешь?
Ах вот оно что! Он ревнует. Вздохнув, снова смотрю на часы. И, помассировав шею, опять оглядываюсь.
— А говорил, что на шлюху не похожа. И словно книгу меня читаешь.
Тихонов негромко смеётся.
В углу зала брутальный и массивный компьютерный стол. Очевидно, это место служит кабинетом. Очень много книг, они буквально повсюду. Стоят на полках, лежат на полу высокими горками-стопками. Я возвращаю внимание учителю. Тихонов не сводит с меня глаз. Смутившись, оборачиваюсь в сторону спальни. Кровать Тихонова, которую мы уже оппробовали, буквально сколочена из досок. И я понимаю дизайнерскую идею: чем брутальнее, тем симпатичнее. Шокирует торшер в виде прожектора: даже помещённый в угол, он привлекает достаточно внимания и «говорит» о своём хозяине. По стенам навешано картин в неярких оттенках и чёрно-белых репродукций.
Я натыкаюсь на очередной стальной взгляд. Он смотрит жадно, сдержанно улыбаясь, будто мечтает прижать меня к себе и… поцеловать по новой.
— А в древней Руси самым распространённым наказанием, Ольга Вячеславовна, были, разумеется, побои. Муж мог избить жену плёткой или розгами. Это было совершенно законно, по специальному документу с милым названием «Домострой». Неверных жен лупили палками, колотили поленом, избивали ногами, и это нередко заканчивалось серьёзными увечьями.
— Так, ладно. — Ставлю бокал на место. — Мне пора. Ещё домой добираться.