Учитель моей дочери
Шрифт:
Или всё же виновата я, а не он? И я просто перекладываю ответственность. Подлость никуда не делась. Муж-то дома, по бабам не бегает. Если бы мы жили хорошо, душа в душу, устояла бы я перед напором незнакомого мужчины или всё равно поддалась бы токсичному безумию? Кто теперь разберёт? Мы с Ваней сто лет вместе, у нас никого не было кроме друг друга. Вернее, у него не было, а я уже измазалась в грязи.
Страсть — это ведь не оправдание. Ну вспыхнуло, загорелось, и надо было терпеть. Всегда ведь есть голова на плечах. Мужика захотелось?! Всё равно плохо. Столько
Моя дочка любит отца. Иногда он с ней даже общается. И квартира наша, и всё, что нажито. У меня своего жилья нет.
Представить не могу, что моя Маргарита будет жить в доме чужого мужчины. В этом плане я слегка зашоренная. Старомодная и очень боюсь перемен.
Да и что я знаю об учителе? Кроме того, что он хорош в постели? Может, про жену он обманул. С чего мне ему верить? Похоже, он просто хочет трахаться с восьми до двенадцати, хотя очевидно, что я ему понравилась, но разве этого достаточно?
Всё. Хватит! Забыть, забыть, забыть! Ну было и было.
И в глубине души я надеюсь, что Ване наконец-то надоест круглосуточно сидеть за компьютером. Сегодня я опять спала отдельно на диване, и муж снова этого даже не заметил. Утром мы не виделись. А когда я повела дочку в школу, он лежал звездой поперёк кровати. Иногда мне кажется, что мы словно соседи. Наверное, поэтому у учителя так легко получилось склонить меня к сексу, я ведь совсем ещё молодая женщина и просто нуждаюсь во внимании.
— А ты почему дома?
— Наш институт затопило, распустили всех.
— Понятно.
Он садится за стол, и в распахнутой двери кухни хорошо видно, как муж запускает ложку в тарелку, зачерпывая густую жижу из свеклы и моркови, сваренную мной вчера поздно вечером.
— Что планируешь делать?
Знаю, что этот вопрос выводит его из себя, но всё равно спрашиваю. В том, что с нами случилось, не только моя вина.
— Что за подъёбки, Оля? — Швыряет ложку на стол муж.
— Я просто спросила. — Снимаю куртку, ботинки.
— Ты просто намекаешь, что я ни хрена не делаю. — Хватает столовый прибор, снова черпает им из тарелки, ожесточенно и громко, царапая дно.
Выдыхаю. Дома у нас всегда негатив. И что бы я ни спросила, всегда заканчивается одинаково.
— Ты делаешь, — пытаюсь угомонить его.
Мне и без того тошно, когда Ваня грубит, на ум, как назло, лезут “сладкие“ слова учителя.
— Я вчера кран починил.
— Молодец.
Морщусь и тихонько вздыхаю, правда, на этот раз про себя.
— Но ты же вечно недовольна.
— Я довольна.
— Ты и сейчас на меня так смотришь, будто я пустое место.
Подхожу к мойке, начинаю мыть ложку. На самом деле я не хочу смотреть на него. Звук воды раздражает
— Сколько ты спал сегодня, Вань?
— Опять будешь мозги полоскать?
— Нет, просто недосып и переутомление вредны для здоровья. Поэтому ты такой дёрганый.
— А ты мне мать, что ли?! Я для этого женился и из дома ушёл, чтобы ты мне мозг через трубочку высасывала?
— Нет, ты женился, чтобы за компьютером спокойно посидеть, мать бы такого не позволила, её ты боишься.
Не будь у меня в жизни перемен, я бы на такое не решилась, но сейчас мне обидно, больно, стыдно и вообще ужасно хреново внутри.
Ваня встает и, толкнув тарелку, смотрит на меня с такой ненавистью, что мне даже кажется, будто он меня ударит.
— Борщ твой дерьмо. Никогда не умела готовить.
Я падаю на стул, схватившись за голову. Хорошо, что моя девочка в школе. Она бы снова расстроилась, что мы ругаемся. Это не он сейчас, это зависимость, которая сделала его совершенно другим человеком. Для Вани игра стала ведущей потребностью, и вроде бы это не так страшно, как алкоголизм или наркотики, при которых токсичное дерьмо становится незаменимым для нормального обмена веществ. Но это лишь на первый взгляд. Он выбирает всё новые компьютерные игры, а они становятся всё более «продвинутыми» и имитируют реальность, поэтому Ваня вязнет с каждым днём сильнее, становясь их заложником.
Сидя на кухне, я опускаю руки и начинаю тихо плакать.
Плакать бессмысленно. Как и жалеть себя. Ваня играть от этого не бросит, тело не перестанет трепетать от воспоминаний об учителе, и даже посуда сама себя не помоет. Ваньке, конечно, плевать, что я шмыгаю носом, он этого даже не слышит, глухо матерясь, щелкает по клавишам, проклиная сетевой фильтр.
Встаю, иду к мойке и закатываю рукава, на губку капаю «Фейри». Моя мама всегда говорила, что уборка её успокаивает и приводит мысли в порядок после ссор с отцом.
Так она и промучилась с ним всю жизнь, делая уборку после очередной взбучки.
Иногда он её даже поколачивал, не гнушаясь трахать соседку при этом.
“Твой хоть не гуляет, уже счастье”, — говорила мне мать. — “А играть в игрушки ему рано или поздно надоест. Он же умный мужик, с образованием и на должности. Просто ты сама виновата. Мужьям ласка нужна, а ты к нему как будто равнодушна в последнее время. Зациклилась на дочери. Дети — это хорошо, но есть ведь и другая сторона жизни”.
Может, и сама. Да, конечно, сама. Кто же спорит? Только вот сестра Лерка с мужем Колей по очереди к ребёнку по ночам вставали. А мой спал. Он ведь работал. А когда стала работать я, пусть и из дома, он продолжал спать, апеллируя тем, что я никуда не хожу, это ведь уже легче.
— Оля! — Влетает благоверный на кухню. — Ты вчера полы мыла? Тряпкой шурудила под моим столом?!
Мне хочется закрыть глаза и никогда больше не открывать их. Он даже не пытается наладить отношения между нами, сгладить конфликт, найти компромисс. Видит же мои распухшие глаза и дорожки туши на щеках.