Учитель моей дочери
Шрифт:
— А я-то думал, тебя заводит моя настойчивость.
— Я вешаю трубку, Алексей. Всё, что начинается с такой страсти, заканчивается очень плохо.
Я почти вижу, как он ухмыляется.
— И часто с тобой случалась подобная страсть, Оль? — хрипло выдыхает он, пуская по телу очередной табун пьяных мурашек.
Со мной вообще никогда такого не было, и я абсолютно точно понятия не имела, что так бывает.
Он расценивает моё молчание по-своему.
— Если ни разу обо мне не думала, трубку повешу я, и больше мы не увидимся. Я не сумасшедший, Оль. Просто не хочу, чтобы это заканчивалось.
Он держит паузу, а потом добавляет:
— То, что между нами, — нереально...
— Глупо, — перебиваю его, огрызнувшись.
—
Сердце замирает, потому что я затягиваю с ответом и учитель вдруг вешает трубку. Сам! Первый!
Прерывистые гудки оглушают меня, они как набат бьют по голове чёткими, отрывистыми ударами. Это же хорошо, если между нами — всё? А если между нами и вправду всё?
Я тут же задыхаюсь, будто попала в безвоздушное пространство, в вакуум, где выкачали весь кислород. Он выкачал. Он играет со мной. Он, чёрт побери, опять дергает за ниточки. Так было с первого дня, но эта игра будоражит меня, сводит с ума, возбуждает, спасает, возвращая к жизни.
Он повесил трубку и сказал, что мы больше не увидимся…. И теперь уже страх иного характера окутывает меня от кончиков пальцев до кончиков волос. Тело как будто леденеет, покрываясь мерзкой коркой. Мы никогда больше не увидимся?! Ни разу, ни единого прикосновения? Ни одного поцелуя? Никогда? Ни при каких условиях?
И снова только пакеты, уборка и стирка? И мытьё под столом, где навалены бутылки и упаковки?
Я медленно отношу стационарный телефон на базу, смотрю на дочку, сидящую на ковре возле своего отца и вырезающую что-то из детского журнала. Знаю её привычки и увлеченность подобными играми, она может сидеть так часами. А Ваня по-прежнему у компьютера, в наушниках.
Растерянная и запутавшаяся, я возвращаюсь на кухню. На столе входящим сообщением мигает мой мобильник. В нём адрес и всего несколько слов: «Иди ко мне».
И я сама не понимаю, как беру бутылку жидкости для мытья посуды и бездумно переворачиваю её в раковину, выжимая всё, без остатка. В комнате ничего не меняется: Марго играет, а муж сидит спиной к двери, дёргая мышку, щёлкая по клавишам.
— У меня «Фэйри» закончилось, — объявляю в пустоту.
Маргаритка улыбается мне и, кивнув, продолжает вырезать. Никто не обращает внимания на то, что я иду в спальню и достаю из комода красивое бельё. Снимаю с вешалки свитер, беру с полки джинсы, воровато оглядываясь, проскальзываю в ванную комнату и за минуту намыливаю всё тело, наскоро принимая душ. Радуюсь, что вчера обновила эпиляцию и с утра помыла голову.
Надеваю полупрозрачные белые трусики и такой же лифчик, натягиваю свитер и джинсы. Взяв пакет, обуваюсь и выхожу на улицу. Приходится вызвать такси, потому что улица, названная учителем, далеко от моего дома
Он открывает почти сразу. Увидев меня на пороге, довольно жмурится и, собрав ткань моей крутки в кулак, грубо дергает к себе, впечатывая свой рот в мои губы. Голодным и очень глубоким поцелуем, лишая меня остатков мозга и дыхания.
По дороге сюда, на заднем сиденье потрёпанного «рено логан», меня окутывало запретное, манящее желание и тормозило понимание опасности и бессовестности происходящего. Весь путь к дому учителя я останавливала себя, порываясь заставить таксиста повернуть обратно. Мчаться куда-то в ночь поздним вечером — непозволительная роскошь для матери, жены, хозяйки дома, на которой, по сути, всё держится. И я правда хотела бы прекратить, но уже не знала, как это сделать. И таксист на меня смотрел с подозрением, хотя всё это лишь мои домыслы, не мог он знать, что я ехала совершить преступление. Если до этого я ещё могла бы оправдаться тем, что учитель нашёл меня сам: принудил, заставил, надавил и уговорил — то теперь я, дрожа от сумасшедшего предвкушения, от огня и страсти, сама перешагнула черту, и не было мне извинений.
Переступив порог и тяжело дыша, будто загнанная лошадь, я смотрела на него, как на шкатулку с секретом. И интересно и боязно. И хочется узнать о нём всё, и страшно погрязнуть окончательно. И где-то там, на задворках сознания, всё ещё мелькали огни угрызений совести. Но когда Алексей Викторович открыл для меня дверь, взглянув с нескрываемой жадностью, я, вспомнив мужа, хамившего мне всё последнее время, кинулась к учителю в объятия.
Становится тепло, хорошо и спокойно. Хотя нет, покоя нет и в помине, скорее, адски безумно и крышесносно сладко. Ощущения кажутся просто сказочными.
Не сдерживая стонов, я погружаюсь в его запах — топкое, запретное блаженство. Алексей жарко целует меня и тянет куда-то за собой, кажется, в спальню, не откладывая в долгий ящик, прямо в куртке и обуви. Сам раздевается на ходу, а я хоть и дурею от его близости, но головой верчу, шокированная увиденным.
Меня сразу насторожил адрес: район и новостройка, в которую пригласил меня Тихонов. Уж слишком он новый и даже, можно сказать, элитный. Это не старая хрущёвка, которую я ожидала увидеть, учитывая учительскую зарплату, а студия со свободной планировкой. Но сейчас не об этом.
Тишина, разбавляемая моими отчаянными стонами и его тяжелым дыханием, делает наш затянувшийся поцелуй ещё вкуснее. Мы возбуждаемся по максимуму, играя с языками друг друга. И жалко повиснув на его шее, я запускаю пальцы в длинные учительские волосы, шалея от этого приятного ощущения. Он призывно гладит мои бёдра, и я покорно отрываюсь от земли, обхватывая ногами его талию. Жмёт к стене с множеством полочек, и от наших резких движений оттуда что-то валится с дребезгом и стуком.
И мы снова целуемся, как будто ещё глубже и грязнее. Его язык трётся о мой и творит такое, что я не могу себя контролировать и уже полностью мокрая для него. Закрываю глаза, меня лупит частой дрожью, буквально выворачивающей наизнанку. Алексей терзает мои губы, кусает то верхнюю, то нижнюю, мнёт и засасывает, как будто, если он перестанет трахать мой рот, то мгновенно сдохнет... На этом самом месте. И я, обалдевшая, дурная и пьяная, разрешаю ему лезть руками под куртку, бессовестно лапать грудь, щипать соски сквозь свитер и лифчик, хлопать по заду, крепко сжимая и дёргая. И удерживая одной рукой, безошибочно находить промежность, втирая ладонь в мешающую нам обоим джинсовую ткань. Радуюсь, осознавая, как же сильно его на мне клинит. Такого со мной ещё никогда не было.
— Потерпи чуть-чуть, — усмехается он, очевидно намекая на моё безудержное желание.
И он прав. Я хочу его. Я очень-очень хочу его.
Он раздевает меня, расстёгивая молнию на куртке, и всё это время непрерывно смотрит в глаза, а когда, опустившись на колено, развязывает шнурки на моих ботинках, я и вовсе млею, будто глупая малолетка. Не давая опомниться, учитель стягивает с меня джинсы, свитер и бельё, оставляя полностью голенькой.
Всё так быстро... Будто в каком-то сумасшедшем сне.
Тихонов встаёт и снова давит своим крупным телом, впечатывая в стену.
— Оближи. — Проталкивает два пальца в мои гостеприимно распахнутые губы.
И я участливо слушаюсь, с готовностью обсасывая шершавые мужские фаланги.
Вытащив пальцы изо рта, опускает руку вниз и, не медля ни секунды, погружает их внутрь, заставляя вскрикнуть и бесстыже насадиться на них сильнее. Хочу глубже, больше и дольше. Ох, как его это радует. Глаза учителя блестят, губы искривляются в надменной, но дико сексуальной ухмылке. А мне хорошо… Я хватаюсь за его плечи. От таких правильных движений его опытных пальцев внутри меня, низ живота бьёт током, жарит от желания грудь с окаменевшими острыми сосками и неожиданно сладко заходится сердце. Потому что, двигая рукой, Лёша смотрит мне прямо в глаза, как будто питаясь моим удовольствием, наслаждением. И это глубже, чем просто секс. Он меня запоминает, словно это всё, что сейчас происходит, имеет для него значение.