Учитель
Шрифт:
За дверью оказалась маленькая комната без окон, в ней стоял стол с двумя скамейками по обеим сторонам, а на столе горела свеча. Нечай немного задержался на пороге, оглядываясь назад, но мальчик покачал головой, снова приложил палец к губам и плотно прикрыл двери, кивая Нечаю на скамейку у стола.
– Вот, – сказал он, – теперь можно говорить. Они плохо спят, все время просыпаются…
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил Нечай.
– Нам Груша сказала. Мы же тебя столько раз видели!
– Груша? –
– Ну да. Это вы ее не понимаете, а мы понимаем. Она часто к нам приходит играть.
– А… а откуда она узнала, как меня зовут? Она же не слышит!
– Не знаю. Она как-то умеет вас понимать, наверное, так же, как мы ее. Я не знаю. Мы ее звали к себе насовсем, она собралась уже, а ты ей помешал… помнишь?
Нечай кашлянул:
– Вы это… вот что… Вы ее к себе больше не зовите насовсем, ладно?
– Да она передумала. Я ж понимаю, – мальчик пожал плечами и вскинул глаза: в широких зрачках мелькнул тусклый, бледный свет.
Нечаю происходящее показалось сном… Словно в усадьбе он опять надышался странным дурманом. Или это первый снег заворожил его и заморочил? Мальчика звали Ерошей. Он утонул в болоте три года назад. Нечай смотрел на него и ждал, когда ребенок приподнимет верхнюю губу, и в свете огня блеснет тонкий клык…
– Ты не бойся, – сказал мальчик.
– Да ну? – усмехнулся Нечай.
– Правда, не бойся. Ночью – да. Или в темноте. А при свечке ничего не будет. Я нарочно ее зажег. Я вообще люблю огонь. Он красивый.
– А если она погаснет?
– Дверь толкни и все… – ответил Ероша спокойно.
Нечай кивнул и поежился:
– Не холодно вам тут?
– Неа. Нам не бывает холодно. Но, вообще-то, мы зимой спим, потому что есть нечего.
– Так совсем и нечего? – хмыкнул Нечай, вспоминая егеря.
Мальчик опустил голову, а потом сузил глаза и посмотрел исподлобья: свет пробился из глаз тонкими, острыми лучиками.
– Мы не хотели… Оно само. Ты не понимаешь!
– А ты мне расскажи, может, я пойму? – Нечай поставил локти на стол и подпер руками подбородок.
– Мы всегда спали зимой. А тут мы не уснули… Все уснули, а мы – нет.
– А все – это кто?
– Ну, разные. Мы ж маленькие, мы одни не можем жить. Дед болотный с нами живет тут, ну, еще девушки такие красивые. Мы их водяницами зовем. Они наших девочек потом к себе забирают, когда время приходит. Еще тут шишига живет, но она злая, мы ее не любим. Да много кто появляется. А потом все уснули, а мы остались одни.
– Ну?
– Что «ну»? Не уснуть нам. Даже днем и то все время просыпаемся. Сегодня, вот, снег ходили смотреть. Я снега давно не видел, с тех пор, как утонул… Теперь следы наши видно будет… – Ероша насупился.
– Рассказывай, рассказывай.
– А что рассказывать?
– И вы решили на людей охотиться?
Ероша покачал головой, и на глаза ему навернулись самые настоящие слезы.
– Нет! Не решили! Не решили! Оно само!
Холодные слезы побежали по его щекам – Нечай чувствовал, какие они холодные. И горькие. Да это же просто ребенок! Он представил себе Митяя с Гришкой, оказавшихся вдруг в этой башне одних. А Ероша по возрасту как раз такой, как Митяй.
– Ты это… не реви… – пробормотал Нечай, встал и подошел поближе. Интересно, можно ли до них дотрагиваться? А впрочем, какая разница… Он накрыл рукой плечи мальчика – хрупкие, острые – и почувствовал, как сквозь рубаху из его ладони уходит тепло. Как в камень. Ероша всхлипнул, втягивая в себя воздух, и вздрогнул от беззвучного рыдания. Нечай сел рядом с ним и притянул холодное тельце к своему боку.
– Ну? Чего ревешь? – он погладил ребенка по голове.
Тот вдруг вскинулся, обхватил Нечая за шею, прижался лицом к его полушубку и разрыдался в голос.
– Ну что ты? Ты говори, говори, я что-нибудь придумаю… – шепнул ему Нечай, – я найду, у кого спросить, слышишь?
– Ты хороший, – сквозь слезы пробормотал Ероша, – ты Волоса поставил… Но он все равно не приходит… Только ты не ходи ночью в лес… А то… Не ходи, слышишь?
Он снова затрясся и прижался к Нечаю еще тесней. Его руки обжигали шею морозом, словно к коже прижали кусочки льда. Нечай погладил его по спине – худенькой, с выпирающими позвонками. Ребенок. Просто ребенок…
– Мы просто играли… Мы ничего такого не хотели… Мы просто играли… – всхлипывал он.
– Ты говори, говори…
– Мы играли, мы и летом так играли. Идет человек ночью, можно его подкараулить и попугать немножко. Не страшно совсем. Ну, ухнуть там… Или выпью крикнуть… В первый раз это около усадьбы было. Мы подкрались, а потом…
– Не реви. Рассказывай, – Нечай ободряюще похлопал мальчика по спине.
– Со мной что-то стало… Я не знаю, что… Злость такая… Я рычал… Руки стали странные, как железные. Вот так, смотри… – Ероша показал напряженную, неестественно вывернутую кисть, – мне так и не сделать.
Он отнял от Нечая вторую руку и попытался сложить пальцы: указательный и средний вместе, безымянный и мизинец оттопырены в сторону, а большой завернут назад.
– Вот так примерно, только большой еще дальше, как у куриц… И ногти вытянулись. И зубы еще. И есть хочется, просто жуть как! Крови хочется живой. Аж зубы стучат, как хочется… Мы же много никогда не ели, нам не надо. Травинку там сжевать, цветок облизать. Ягодку можно или орешек… И на целую ночь хватает.
– А потом что было?