Удача по скрипке
Шрифт:
Здорово я тогда обозлилась.
– Трепло ты, Вавка, и что за радость перед подругами воображать? Если вещь твоя, вот тебе мой душевный совет: сдай ее поскорее в комиссионку.
– Это я еще посмотрю, - отвечает мне Вавка.
– Может, сдам, а может, и обменяю. Не в деньгах счастье. Ты мне лучше скажи: не заметно ли во мне каких перемен?
Посмотрела я на нее, подумала.
– Попалась, что ли? Ребенка ждешь?
– Эх ты, курица, курица, - засмеялась Вавка невесело.
– Все-то об одном, ничего не знаешь, кроме
– Ну а так - не видно ничего. Побледнела немного, но тебе это даже идет.
– Побледнела, говоришь?
– переспросила Вавка.
– А в глазах моих нет ничего? Приглядись-ка.
Заглянула я ей в глаза - и страшно мне стало. Глаза как глаза: красивые, подведенные, зрачки большие. И все-таки что-то такое в них было: как в темноте у зеркала, вроде и нет ничего, а мимо пройдешь - сердце вздрогнет.
– Что ж ты молчишь?
– торопит меня Вавка.
– Заметно что-то или все по-старому?
– Заметно, что замуж тебе пора, - сказала я ей наконец и не стала больше на эту тему разговаривать.
Вернулась я в тот день домой, Толика с улицы забрала, накормила его, усадила за уроки, отцу в постель бульон подала (он у меня тогда уже хворать начал), сама сижу у стола, смотрю в тарелку, а перед глазами туман, и на сердце тоскливо.
– А скажи мне, папаня, - говорю я отцу, - шубка норковая сколько может стоить, по-твоему? Ты человек бывалый, знаешь, наверно?
Насторожился отец, бульон на табуретку отставил. Очень он бояться стал, что я мужа найду настоящего, и тогда ему жизни не будет.
– Да смотря какой размер, - говорит осторожно.
– Ну, примерно на меня, - отвечаю.
Закашлялся он, захрипел, на подушки откинулся, подбородок свой выставил, глаза закатил.
– Мама, - говорит мне Толик из-за стола, - умирает наш дед, похоже.
– Да нет, - отвечаю, - просто волнуется. Ты, папаня, не бойся, я тебя не кину, отвечай, если спрашиваю.
Отдышался отец, поутих.
– Да тысяч восемь, не меньше, - сказал наконец и в глаза мне тревожно глядит.
– Зина, Зинка, что ты опять надумала?
Успокоила я его, приласкала, обещала транзистор купить: он у меня, как ребенок второй, очень подаркам радовался. Подарила я Толику стереоскоп, а ему не подарила, так он неделю со мной не разговаривал.
Ночью спать не сплю, все ворочаюсь, маюсь: не выходит у меня Вавка из головы. Что ж такое, думаю, она над собой сделала? На что ради норки решилась? И рассудила я так: чистым дело не может быть, слишком деньги большие замешаны, и должна я с Вавкой завтра поговорить. Так и так, мол, подружка, выкладывай все напрямик, а не хочешь - не надо: сразу после работы пойду в милицию. Спасать надо девку, иначе совсем завязнет.
И что вы думаете? На другое же утро является Вавка на пункт в своем старом пальтишке перелицованном. Но меня это не успокоило: вот как, думаю, уловила,
– Здравствуй, Вава. Холодновато сегодня, тебе не кажется?
Только хитрость моя была грубо пошита. Зыркнула на меня Вавка, усмехнулась - и подает мне открыточку.
"Вава, милая, - читаю.
– С нетерпением жду Вас в Москве, на студии, в любое удобное для Вас время. Съемки в Пицунде, потом в Монреале, так что будьте готовы к длительному путешествию. Ваш Боборыкин".
– Это кто такой?
– спрашиваю.
– Фотограф, что ли?
– Эх, глубинушка, - засмеялась надо мной Вавка.
– Кинорежиссер самый лучший в Союзе. Фильм "Весна во льдах" видела?
– Ну?
– спрашиваю.
– И зачем же ты ему так срочно понадобилась?
– Да не для того уж, конечно, чтобы твист танцевать. Фильм снимать будем, я в заглавной роли. Видишь, в Монреаль надо ехать. А Монреаль - это тебе не пансионат на Клязьме. Лазурный берег, сама понимаешь.
Прислонилась я к холодильнику, голова кругом идет, ничего не соображаю, как пьяная.
– Вот кого ты, значит, подцепила. Вот кто норками тебя одаривает...
– С ума ты сошла, - говорит мне Вавка.
– Я в глаза его еще не видела.
– Ну а где же твоя шуба?
– Обменяла.
– На что?
– А вот на эту открыточку.
Тут в жар меня так и кинуло.
– Господи!
– кричу я ей.
– Да объясни ты мне все или пропади с моих глаз, пока я тебе челку не выдрала! Дашь ты мне покой или нет?
– А я от тебя, - говорит мне Вавка, - ничего скрывать не собираюсь. Как от лучшей и единственной подруги. Всю историю на прощанье выложу.
– Как на прощанье?
– А так. Ухожу я из этой конторы и в Москву уезжаю. Вернусь из Монреаля не стану же я чужие сервизы перетирать. Кино - это дело затяжное, один раз уцепишься - а там само повезет. Лет на двадцать хватит хлопот, пока внешность моя не истратится.
Помолчала я, глазами похлопала.
– А обмана тут нет?
– Все проверено, - отвечает мне Вавка.
– Вот и адрес мой проставлен, и телефон киностудии. Я вчера уж в Москву звонила: ждут меня, не дождутся, съемки не начинают. До обеденного перерыва с тобой отсижу, а там, извини, поеду. Дело-то важное, понимаешь?
– Понимаю, конечно, - сказала я и слезами вся облилась.
– Паспорт не забудь захватить. Без паспорта тебя не узнают.
И все плачу, все плачу, никакого удержу нет.
– Да чего ревешь-то?
– рассердилась Вавка.
– Как-то сразу все, - говорю.
– Постепенности нет, вот и страшно мне за тебя. Пропадешь без возврата.
– Ах, ты странная какая, - отвечает мне Вавка.
– Как же нет постепенности? Говорю тебе: с рук взяла кофту плюшевую, кофту выменяла на шубу, а шубу - вот на эту открыточку.