Удаганка
Шрифт:
– Родная кровь он мне, оттого и не стала, – сказала Шаманка и юркой куницей скрылась за чумом.
Тимофей пошёл за ней, но зайдя за чум, а потом и обойдя его вокруг, осознал, что шаманки и след простыл. Озираясь по сторонам в надежде заметить старуху, постоял какое-то время, затем плюнул и пошел к загону с животными.
Жеребец почувствовал приближение человека, повернул голову в его сторону и фыркнул, приветствуя своего лекаря.
Тимофей пролез между жердей, подошел и погладил жеребца по холке.
– Ну что, дружище, как ты тут? – прикоснулся он к бархатному носу животного, погладил его. – Ты уж меня не подведи, выздоравливать нужно побыстрее.
И мысленно добавил: «Потому как по Аглае я скучаю». От того, что несколько дней он не увидит красавицу, на сердце стало тяжело и тошно.
– И что я тут делать буду целыми днями? Чем занять себя? – Тимофей не представлял.
Тимофей проснулся от того, что кто то теребил его за плечо. Открыв глаза, увидел перед собой улыбающуюся физиономию Толлумана.
– Долго спишь, убайдар. Жеребца лечить пора, – говорил парень, глядя на Тимофея своими глазами-щелочками.
– Не торопись, Толлуман, – быстро вставая с лежака, ответил Тимофей. – Сперва Бэргэну раны обработаю, а потом уж и жеребца черед будет.
Ловкими, уверенными движениями Тимофей обрабатывал рваные раны на голени, на запястье. Бэрген стойко терпел боль, иногда лишь поскрипывая зубами.
Справившись с ранами Бэргэна, Тимофей взял чемодан и узелок шаманки, вышел из чума и оторопел от увиденного. У входа лежали три туши мертвых волков.
– Это я с парнями привёз, – расплываясь в улыбке, заявил Толлуман. – Это те волки, которых убил Бэргэн. Как только рассвело, мы сразу же поехали в то место, про которое вчера Бэргэн говорил. Хотя и не надеялись что найдем, думали, что тушки уже кто-то съел, но нашли, всех троих нашли, – с гордостью рассказывал Толлуман, как будто это он сам убил трех волков.
Тимофей поежился от неприятно пробежавших по спине мурашек и пошёл дальше, искоса поглядывая на околевшие туши.
Обработав раны жеребцу, он ещё какое-то время побыл около него, разговаривая и расчесывая пальцами гриву, гладя по холке. Жеребец тыкался в Тимофея носом, перебирал губами у его щек, словно облизывая или целуя. Уходить от этого милого и ласкового существа не хотелось. Тимофей уже давно не испытывал такого нежного и волнующего душу ощущения при общении с животным. В такие моменты Тимофею казалось, что от животного к нему перетекают каким-то необъяснимым образом сила и стремление к жизни.
Какие же все-таки удивительные животные, эти северные лошади. Еще во время учебы на факультете ветеринарной медицины Тимофей увлекся историей и фактами выведения северных лошадей. Удивился тому факту, что корни якутской аборигенной лошади уходят вглубь веков и она по праву относится к древнейшим породам. Это единственная в мире порода, которая произошла от диких белых тундровых лошадей и не вымерла, как мамонты, а сохранилась до наших дней. Поразительно: мамонты и другие животные вымерли а лошади выжили! Они прекрасно адаптировались в якутских климатических условиях, где зимой морозы достигают 50-60 градусов, а летом жара превышает 40 градусов. И еще примечательным был тот факт, что якутским лошадям не страшен не только лютый мороз, но и назойливые оводы, комары и мошкара, которых летом в тайге тьма тьмущая. Может, из-за этих удивительных и, казалось бы, нереальных фактов Тимофей очень любил лошадей, много о них читал и знал.
Толлуман окликнул Тимофея, вырвав его из размышлений и вернув к реальности. Он звал парня на завтрак. Все жители стойбища, уже подкрепившись, занялись обыденными делами.
Завтракали строганиной из тайменя приправляя его черемшой и запивая все это чаем из трав и клюквы. Толлуман спросил, не желает ли Тимофей съездить с ним к реке. Нужно было проверить верши[15], которые Толлуман вчера поставил. Тимофей не раздумывая согласился, так как не знал, чем занять себя, чтобы скоротать время до вечерних процедур с перевязками.
[14] Сылгы – аборигенная порода лошади, распространенная в Якутии.
[15] Верши – сплетенные определенным образом корзины для ловли рыбы.
Глава 4
Парни уселись на нарты и под звонкое гыканье Толлумана, подгоняя собачью упряжку, понеслись прочь от стойбища. Белоснежная равнина казалась бескрайней. Но в скором времени впереди показались горы, густо поросшие лесом. У самого их подножия извилисто протекала шумная, быстрая река, с краев замерзшая на отмели. Свое начало река брала где-то высоко в горах, оттого и течение было сильным, оттого и не замерзала она в лютые зимние морозы. Лед лежал только по краям речки, замерзала она только на отмели да у валунов, лежавших у берега.
От леса по снежному насту к реке шло множество звериных троп. Разглядеть по следам, кто приходит на водопой, не получалось: хоть и неширокой была река, но не настолько, чтобы четко различить след. Лед у кромки отблескивал на ярко светящем солнце, ослепляя бликами. Хоть и снежно вокруг, и стоял небольшой морозец, но по дыханию природы было слышно приближение весны. Солнце светило ярче, казалось, даже грело, да и птицы щебетать стали по-другому, веселее, что ли, звонче и заливистей.
Спешившись, Толлуман привязал поводья упряжки к дереву. Собаки безошибочно поняли, что выдался отдых, и улеглись на снег, наблюдая за тем, что происходит вокруг.
Парни взяли с нарт мешок и длинный шест с металлическим крючком на конце и направились к реке. Позади что-то противно заскрежетало по нервам, звук был такой, как будто наждаком по стеклу провели. В тот же миг, неведомо откуда взявшись, над головами парней пронеслись два огромных серых крыла. Большущий кречет, тяжело махая крыльями и издавая протяжный писк, летел над рекой в сторону леса и там же исчез, слившись с серыми красками деревьев. Но не надолго. Снова он появился в белом просвете, будто материализовался из небытия. Повернул обратно и начал уже молча пикировать в сторону оторопевших парней. С шумом пронесся рядом, ударив в их лица воздушной волной, и словно испарился в ярком солнечном свете.
Тимофей отшатнулся, с трудом устояв на ногах, а вот Толлуман не удержался и завалился спиной на снег, испуганно выпучившись. Его привычно узенькие глаза-щелочки стали круглыми, как блюдца.
– Фу ты, бестия! И откуда же ты взялся? – испугавшись, выругался Тимофей. Оглянулся назад и, не увидев птицу, добавил: – И куда подевался?
– Не говори так! – поднимаясь на ноги, Толлуман сурово погрозил Тимофею пальцем. – Здесь нельзя говорить вслух такие слова. Духи природы на тебя рассердятся.