Удаленный контакт. Сборник рассказов
Шрифт:
Прошло полтора года, и теперь Сергей знал о Кате все. Красавица, как ее мама, а характером в отца — такая же уравновешенная, обстоятельная и упорная в любом новом деле, будь это вышивание крестиком или штурм твердынь арифметики, которая сперва ей никак не давалась. И в то же время живая, смешливая и непосредственная, как любой ребенок. Роман шел к завершению, на «Самиздате» с нетерпением ждали развязки. Финал был продуман до мельчайших деталей. Сергей медлил. Ему не хотелось дописывать короткую Катину жизнь. Кое-как он дошел до эпизода, где Катя с отцом оказывались в тайге, в охотничьей избушке. Отец часто брал ее с собой и раньше. Каково ребенку все время в городе?
Время осенних каникул. Ранний снег, ранние заморозки… Чистейший
— Ты в Аношкино урочище загляни, — сказал он. — Вот где охота!
— Что-то я про хорошую охоту там не слыхал, — усомнился Катин отец.
— А туда городские не заглядывают, — рассмеялся попутчик. — Далеко очень. И волки пошаливают. Правда, не знаю, как ты со своей крохой туда доберешься. Нет, не пойдет, наверное…
Катя открыла рот, но не решилась возражать чужому взрослому дядьке с окладистой бородой, только посмотрела на отца в поиске поддержки.
— Она у меня привычная, — успокоил собеседника тот. — С пяти лет с собой беру. Ну, в пять-то мы, конечно, так далеко не ездили… А сейчас Катюшка моя ого какая самостоятельная! Расскажи ей дорогу — сама найдет твое урочище. А волки — что ж! Волков бояться — в лес не ходить.
Место, действительно, оказалось на редкость глухим. От станции до названной попутчиком деревни доехали на автобусе, делавшем всего два рейса в сутки. В сторону урочища, пока была дорога, их подбросил на тракторе нанятый отцом коренастый мрачноватый мужик. Избушку они нашли. Катя, хоть и не показывала виду, совсем измучилась. Но попробуй, скажи отцу. Пожалеет еще, и не возьмет с собой в следующий раз. Поэтому, даже не присев, она зажгла снятую с полки керосинку и принялась растоплять железную печку, стоявшую у входа. Печка, прогоревшая в нескольких местах, отчаянно дымила.
— Давай, давай, хозяйствуй, — подбодрил отец, раскатывая на широких деревянных нарах спальники. — Только смотри, не задуши нас.
— Как разгорится, я дверь приоткрою…
— Зачем — дверь? Вон, окошко волоковое — видишь, задвижкой закрыто. Его и открой.
Дальше все было просто. По крайней мере так представлялось Сергею, когда он задумал историю. Ночной пожар от выпавшего из печки уголька. Двое усталых путников спят крепко. Катя — та вообще без задних ног. Отец просыпается, когда половина избушки уже объята огнем. Горит потолок, горит дверь, горят запасы хвороста в сенях; горит растекающийся из расплавленной пластмассовой канистры керосин. Печка в избушке дырявая, а крыша хорошая, и все под ней сухое как трут. Нельзя потушить огонь, нельзя выйти, только и остается, как выхватить из спального мешка надышавшуюся дымом, испуганную и полусонную Катю, и вытолкнуть ее в узенькое волоковое окошко — высотой в одно бревно и шириной в три четверти. Горит, горит на спине рубашка, горят нары, спальники, пол под ногами; а Катя, стоя босиком на снегу, с ужасом слушает доносящиеся изнутри удары топора, которым отец пытается расширить слишком узкое для него окно; и все рвутся один за другим патроны. Пылает крыша, трещат стропила, рушится потолок, летят во все стороны головни. Вокруг избушки быстро тает снег, лицо жжет нестерпимым жаром, а спину холодит зимним ветерком…
А потом Катя еще долго будет сидеть у догорающих бревен, понадеявшись, что зарево и дым пожара заметят лесники или жители той деревни, откуда их подвез тракторист. Да и как еще согреться без одежды в начале ноября? Когда она решится уйти, огня у нее не будет: спичек нет, а головню далеко не унесешь. Но она встанет и пойдет, когда ей станет слишком холодно даже лежа на слое остывающего пепла. А искать Катю начнут нескоро — тогда, когда мать в городе забеспокоится, что нет звонков. И те, кому надлежит оперативно реагировать, будут убеждать женщину, что ее муж и дочь просто зашли туда, где не действует сотовая связь, и раскачаются только на второй день; а раздолбай Матюхин, которому следовало бы скоординировать действия частей МЧС и добровольческих поисковых групп, ничего толком не скоординирует, хоть и должен. А Катина тетушка позвонит через пол-страны Катиной маме только затем, чтобы закатить скандал и обвинить сестру во всех смертных грехах; и мама попадет в больницу с нервным расстройством…
И Катя собьется с дороги, напуганная одиноким волком — покалеченным волком с перебитой капканом передней лапой, отощавшим и слабым, но все еще очень опасным. И единственное оружие, которое у нее будет, это выкопанная из-под снега суковатая палка, потому что ствол отцова «тройника» [1] , найденный на месте сгоревшей избушки, окажется слишком тяжел. И когда волк наконец, обезумев от голода, бросится на нее, Катя будет драться с ним и врежет ему с размаху своей палкой по самому чувствительному месту — по носу, а когда зверь повторит попытку, ей снова повезет, и она врежет ему еще раз. И этот матерый волчина, сейчас еле живой от недоедания, а когда-то — смелый и безжалостный охотник, отскочит в сторону и заскулит как беспомощный щенок, которого двинули сапогом, чтоб не мешался на дороге. Но совсем он не отстанет, и пойдет по Катиным следам, дожидаясь момента, когда девочка умрет. А Катя будет идти по зимнему лесу трое суток без остановки, потому что останавливаться нельзя, потому что тогда замерзнешь, и потому, что сзади идет волк.
1
Универсальное охотничье ружье для разноплановой охоты с тремя спаянными стволами — обычно, одним нарезным и двумя гладкими.
Будь нож, она бы сделала себе из бересты обувь. Из бересты много что можно сделать, но отцов нож она так и не нашла, сколько ни рылась на пепелище, обжигая руки, а когда наткнулась на обгоревшие кости, перестала искать. Из одежды — только трико и футболка. Днем пригревало солнышко и становилось чуть теплее, снег начинал подтаивать. Ночью он застывал, покрываясь коркой, которая ломалась под ногами и резала ступни не хуже бритвы — но кровь из них уже не текла.
На третьи сутки, когда стемнеет, Катя совершенно обессилеет и, раскопав толстый слой палой хвои под огромным кедром, зароется в нее, но в насквозь промерзшем теле уже не найдется ни единой калории тепла, чтобы согреться. И удивительно, что еще бьется в этом теле сердце и что вдруг потекли из глаз слезы… И последнее, что увидит Катя, будет силуэт крадущегося к ней волка.
Все было продумано — все, но повествование замерзло гораздо раньше главной героини, и Сергей не находил в себе сил, чтобы его оживить. Несколько дней он мучился, пытаясь продолжить — писал и стирал написанное, потом бросил. Попробовал взяться за очередной детектив, но вышло еще хуже. Дни складывались в недели, работа стояла. К концу второго месяца полного бездействия Сергей понял — убить Катю он не сможет.
Катя не хотела умирать. Она хотела жить, и он, ее творец и бог ее мира, ничего не мог с этим сделать.
На третий месяц он сдался. Летит к черту весь первоначальный замысел? А кому он нужен, такой замысел?!..
Сергей сел за стол и включил компьютер.
Для начала он открыл документ с рукописью и немедленно удалил в названии слово «Смерть», заменив его на «Жизнь» с восклицательным знаком, хоть и понимал, что его придется удалить в окончательной редакции. Потом перешел к последнему эпизоду, в котором Катя и ее отец готовились лечь спать. Охотничья избушка с дырявой дымной печуркой, деревянные нары…
— Трико и майку мы оставим, — сказал отец, потрепав Катю по голове. — Не протопился хорошо сруб, остынет быстро, ночью может быть холодно. А носочки сними, иначе резинками надавит. Сейчас я еще дровец подброшу…
Сергей читал, надолго задумывался, правил, дописывал, пока не дошел до места, где девочка, почти через десять часов после пожара, уходила прочь от догоревших головешек. Дальше ничего не было. Дальше была только пустая страница вордовского документа — белая, как мелованная бумага, как снег, по которому шла босиком Катя.