Удар блокируют ударом
Шрифт:
Проклятье!
Но нет, вертолетный луч снова ударил в салон. На этот раз Роман ему даже обрадовался. Загремели команды остановить машину.
– Хорошо, мальчики! – шептал Роман, по-прежнему стремясь вперед. – Очень скоро я буду ваш. Только далеко не уходите…
По дороге он тормозил еще несколько раз, как бы стараясь стряхнуть с себя приставший, как назойливая муха, вертолет.
Но пилот был начеку и уже не проносился вперед. И должно быть, здорово посмеивался над незадачливым беглецом,
«Ничего, пусть смеются, – думал Роман. – Главное, чтобы они поверили, что я придурок, который хочет сбежать от вертолета. И чтобы все они оттянулись на меня».
Теперь он ехал чуть медленнее. Разбиваться ему не с руки. И жить охота, и Метека надо прикрыть. Хотя дергал машину он вправо-влево отчаянно, как человек, окончательно потерявший голову.
Погоня близилась к завершению.
Еще издали Роман заметил всполошенные просверки мигалок. Там, где проселочная дорога выходила на шоссе, стояли в ряд несколько полицейских автомобилей.
Шоссе было блокировано с двух сторон. Беглец мог либо развернуться и с прежней скоростью помчаться назад (но уже в сопровождении кавалькады машин), либо сдаться в руки полиции. И чистосердечно признаться во всех своих преступлениях.
Был и третий вариант. О котором полицейские пока не догадывались. И именно им собрался воспользоваться Роман.
Он выскочил на шоссе, ткнулся вправо, влево – и остановился перед строем мигалок.
Послышались команды, теперь уже со стороны машин. Фары ударили в салон.
Роман сразу ослеп и ощупью открыл дверь.
– Не стреляйте! – закричал он, выходя с поднятыми руками. – Прошу вас, не стреляйте. У меня нет оружия!
Он рыдал, слезы текли по его небритому лицу.
Должно быть, полицейские, устроившие по всей науке грандиозную засаду на двух вооруженных головорезов, несколько растерялись. Из машины вышел голый, в одних трусах человек, с окровавленными руками, к тому же едва стоящий на ногах.
Роман бессильно опустился на колени, приваливаясь боком к переднему колесу джипа. Было видно, что вот-вот упадет.
К нему подбежали, окружили. Кто-то заскочил в салон, послышался торопливый разговор на польском языке. Понять его смысл можно было и без перевода – уж больно обескуражены были интонации.
– Господи, – стонал Роман, – я спасен… Спасен…
– Вы русский? – послышался чей-то голос.
Роман поднял голову, увидел склонившегося над ним офицера.
– Да, русский… Роман Морозов, российский подданный… Бизнесмен.
– Что с вами произошло?
– Меня похитили. Бандиты… – всхлипнул Роман. – Мы с женой были в Быхаве. В гостинице. Ночью меня оглушили и вывезли в лес… Я ничего не помню. Господи, неужели это кончилось?
Полицейские обменялись короткими фразами.
– Чья это машина?
– Их… – слабея, зашептал Роман. – Это их машина.
Офицер наклонился к нему, чтобы лучше слышать.
– Я развязал веревки и бежал… Господин офицер, где моя жена? Где моя Ева?
Роман уже закатывал глаза, силы его оставляли.
Офицер посторонился, давая дорогу санитарам с носилками.
Роман подхватили, уложили на носилки, накрыли одеялом.
– Где моя жена, господин офицер? – прошептал Роман, глядя сквозь слезы на полицейского.
Ему сделали успокоительный укол и понесли к машине «Скорой помощи». Роман почувствовал, как по телу пошла согревающая волна, всхлипнул в забытьи и с чистой совестью потерял сознание.
16 июня, Польша
Роман вдохнул резкий запах и очнулся. Открыл глаза. Незнакомое, ярко освещенное помещение. Голые стены, люминесцентные лампы.
Человек в белом халате отнял пузырек с нашатырем от его лица, кому-то утвердительно кивнул.
Роман понял, что пришла пора возвращаться к жизни, хочет он того или нет.
Часа полтора, путем искусственного замедления сердечного ритма, он заставлял организм пребывать в состоянии, близком к коматозному. Кто-то несколько раз его проверял, щупая пульс и поднимая веки. Но Роман никак не реагировал на проверяющего и упорно не выходил из комы. Или подобия ее.
Но вот за него взялись всерьез. Нашатырь – штука едкая, от него мертвый оживет. К тому же слишком долгая отключка могла вызвать подозрение.
Поэтому «больной» затрепетал, застонал и оглянулся по сторонам.
– Где я?
– Хватит притворяться, – послышался строгий голос.
Ах, вот как! Началось. Что ж, поиграем.
Роман спустил ноги с кушетки, на которой лежал, сел, привалясь к стене. На нем была серая больничная пижама. В качестве обуви стояли шлепанцы на полу.
Перед ним возвышался человек в полицейском мундире. Он кивнул врачу, и тот вышел за дверь.
– Кто вы? – спросил Роман слабым голосом. – Где я?
– Я майор Лысковский. Вы находитесь в управлении жандармерией Подкарпатского воеводства.
Майор Лысковский, статный красавец лет сорока пяти, с волосом цвета «перец с солью», говорил на русском языке четко, ясно, не путая падежей и окончаний. Сразу видно человека, воспитанного в той еще Польше. Он стоял перед задержанным и чеканил слова, наблюдая за выражением его лица.
Лицо искривилось, готовое вот-вот залиться слезами.
– Господи, как я рад… – залепетал Роман.
– Скажите, почему вы не подчинялись приказу полицейского вертолета и не остановились? – сурово спросил майор Лысковский.