Удар из прошлого
Шрифт:
Из– за стола встал средних лет мужчина, довольно полный, с дряблым лицом. На носу криво сидели очки в пластмассовой оправе, лоб прикрывала прядь волос, жидкая и засаленная. Тимонина, с первого же взгляда испытавшая к врачу острую неприязнь, закрыла дверь и назвала себя.
Врач, сделав полукруг по тесному кабинету, протянул женщине пухлую ладонь. Улыбаясь, Тимонина пожала руку, решив, что Глухарев оказался именно таким человеком, каким она его себе и представляла. Даже хуже.
Долго усаживая Тимонину на стул, врач с интересом заглядывал в разрез её костюма, под блузку и, увидав округлость груди и кружевной черный лифчик, проглотил набежавшую слюну. Ирина Павловна сделала вид, что не заметила бесстыжего взгляда. Она про себя обругала Глухарева похотливым козлом, решив, что врачу жена уже год не давала. Отвратительный тип, вонючка. От него и пахнет грязными трусами.
Если Глухарев так ведет себя с вдовами, то можно представить, что он себе позволяет, скажем, с медсестрами или няньками. Наконец, закончив церемонии, врач уселся за стол и поправил очки. Ирина Павловна закинула ногу на ногу.
– Ваш муж – очень мужественный человек, – Глухарев кашлянул в кулак. – Вот черт, даже не знаю, с чего начать… У меня для вас есть новость. Не слишком приятная. Трудно даже говорить. Я закурю с вашего разрешения.
– Говорите, – сказала Ирана Павловна. – Я привыкла выслушивать разные новости. И хорошие, и плохие. Вообще, должна сказать, что я сильный человек.
Глухарев повесил на губу папиросу, прикурил, пустив себе между ног струю вонючего дыма. Он опускал голову, прятал глаза, стараясь не смотреть на женщину.
– Не исключаю, в случившимся есть доля нашей вины, – промямлил Глухарев. – И немалая. Но и нас, медиков, тоже можно понять. Денег хватает на перевязочный материал, на самое необходимое. Сами видели, в каком состоянии корпус… Если ремонт не делать, потолки обвалятся. И питание больных… Мы, так сказать, урезали рацион. Только один ночной охранник на весь корпус.
– Понимаю.
Ирина Павловна кивала головой, словно старалась вжиться в суть проблем провинциальной больницы. Тимонина думала, что главный врач законченный, совершенно непроходимый кретин. У молодой красивой женщины погиб муж. Глухарев должен сообщить прискорбное известие. А вместо этого начинает нести какую-то чушь про ремонт и урезанное питание больных. Блеет, словно подаяния просит. Казакевич, когда она расскажет ему этот разговор, воспроизведет в лицах монологи, будет так ржать, что у него заболит задница. Зубы заболят от смеха.
Тимонина улыбкой поощрила врача начинать разговор по существу.
– Но, собственно, вы приехали не мои жалобы выслушивать, – Глухарев печально улыбнулся.
Ирина Павловна выдержала паузу.
– Так вот, я отвлекся, – врач стряхнул пепел себе под ноги. – Я хотел рассказать о вашем муже, о его поступке… Он спас двух людей из вертолета, который разбился. Вытащил их на себе.
Ирина Павловна сделала напряженное лицо.
– Скажите, что с Леней? Я чувствую, с ним что-то случилось.
Глухарев плюнул на горящий кончик папиросы, бросил окурок в урну. Стал разглядывать поверхность письменного стола.
– К сожалению, ваш муж, – врач снял очки, повертел их в руках, снова нацепил на нос. – Понимаете, Леонид Степанович… Как бы это вам помягче сказать…
– Говорите прямо.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? Вы побледнели. Вы на сердце не жалуетесь?
Ирине Павловне хотелось рассмеяться в лицо этого идиота. Но вместо этого она продолжала морщить лоб, кривить и кусать губы. Про себя она проклинала тупость и нерешительность Глухарева. Впрочем, именно такой человек, ограниченный и тупой, способен достичь столь блистательных высот: стать главным врачом этого сортира.
– Да, со мной все в порядке, – кивнула Тимонина. – И на сердце я не жалуюсь.
– И то хорошо. А то знаете, как бывает… Так вот, ваш муж…
– Ну, говорите же. Я должна услышать правду, пусть самую страшную.
Ирина Павловна, уже готовая пустить слезу и разразиться вдовьем криком, достала из сумочки платок.
– К вашему мужу в палату перебрался спасенный им пожарник. Ну, видимо, они выпили вечером по сто грамм. За спасение, за знакомство. Поймите, я не против спиртного. Когда это к случаю и в разумных дозах. А потом случилось ужасное.
– Ужасное? – Тимонина выпучила глаза.
Глухарев ладонью стер с лица капельки пота.
– Иначе не назовешь. Случай вопиющий. В больницу нагрянули неизвестные бандиты. Не знаю, с какой целью они здесь оказалась. Возможно, какие-то личные счеты. Я думаю, имена преступников установит следствие. Убили охранника, медсестру и того самого пожарника, которого спас ваш муж. У охранника трое детей осталось.
– Что с Леней?
– Ваш муж понимаете ли…
Глухарев говорил прерывисто, со всхлипом. Часто останавливался, словно обдумывал каждое слово. Тимонина, уже истомилась, устала ждать заветного слова. Она промокнула платком сухие глаза.
– А ваш муж бесследно исчез.
– То есть как это, исчез? – платок выпал из руки Тимониной. – В каком смысле?
– Исчез. Вероятно, испугался выстрелов или чего там, уж я не знаю. Тут ночью такое было, такое… Стрельба, паника, давка на лестнице. Милиционеры два ружья нашли и патронов целую сумку. Я говорил уже: тут есть доля нашей вины.
– Он погиб? Леня погиб?
Тимонина горящими глазами смотрела на врача. Ее губы дрожали. Она молча требовала от Глухарева сказать «да».
– Он жив, уверяю вас. Он убежал из больницы, но он жив. Это точно. Так говорят милиционеры. Они очень внимательно осмотрели место преступления. Уже сделали некоторые экспертизы. Говорю, он жив…
Тимонину шатнуло, хотя она плотно сидела на стуле. Кровь отлила от лица. Сука, паскуда этот Глухарев, свинья безмозглая, он просто издевался над ней, как последний садист. Тимонина почувствовала, что задыхается, она стала дышать широко раскрытым ртом. Ноги онемели от накатившей слабости. Сердце заныло, застучало.