Удар из прошлого
Шрифт:
«Подумай, Саша, крепко подумай, есть ли у Тимонина знакомые в городе Волгограде, – Девяткин остановился посередине комнаты. – Возможно, там у него деловые партнеры. Или кто-то из дальних родственников. Или любовница». «Любовница в Волгограде – это слишком далеко, – ответил Боков. – Все дела Тимонина я знаю, как свои пять. По-моему, и в Волгограде он ни разу в жизни не был. Ни деловых партнеров, ни родственников, ни знакомых у него там нет. Это точно».
После долгой паузы Казакевич вздохнул.
– Конечно, это решать вам, возвращаться или остаться здесь, – сказал он. – Но, по правде говоря, Ирина Павловна на вас очень рассчитывала. И я надеялся. Вы – та соломинка, за которую она хватается. Вы – единственная надежда. Понимаете?
– Понимаю, но боюсь…
– Вы ничего не бойтесь, – посоветовал Казакевич. – Деньги на расходы и на все прочее – не проблема. Главное – постарайтесь найти Леню. Кстати, Саша вам помогает?
Казакевич кивнул на застывшего в кресле Бокова.
– Без него я, как без рук.
– Вот и прекрасно, – обрадовался Казакевич. – Ведь у вас уже есть какие-то новые мысли, зацепки?
– Я так устал после вчерашних приключений, – развел руками Девяткин. – Возможно, мысли появятся завтра. А пока…
– Понимаю, понимаю. Вы отдыхайте.
Казакевич ещё минут пять поохал, повздыхал, заявив, что будь его воля, он Девяткина наградил бы медалью «За отвагу». После чего Казакевич решил, что его миссия выполнена. Он встал, Девяткин тоже поднялся, подтянув шорты с пальмой. Казакевич ещё пару минут мял руку милиционера, заглядывая в его глаза, повторял, что Девяткин и есть та последняя надежда и соломинка, за которую хватается… Ну, и так далее. Наконец, Казакевич откланялся. Хлопнула дверь, по дороге зашуршали шины отъезжающего джипа.
– А знаете что? – спросил Боков, долго хранивший молчание. – Пока вы тут разговаривали, я кое-что вспомнил насчет Волгограда.
Девятнин скорчил страшную рожу и прижал палец к губам, Боков пересел на диван и перешел на тихий шепот.
– Еще совсем недавно фирмой владели три компаньона: Тимонин, Казакевич и Виктор Окаемов, которой умер от лейкемии. У Окаемова не было близких родственников. Ни сестры, ни брата, ни живых родителей. Только родич дядя Коля Попов в той самой деревни, где мы были.
– Ну, давай ближе к телу, – прошептал Девяткин.
– И вот я вспомнил один давний разговор между Тимониным и Окаемовым. Дело было перед Новым годом. Окаемову в кабинет принесли почту, он вытащил из стопки открытку с поздравлениями. Очень удивился и говорит, мол, Зудин нашелся из Волгограда. Давно не писал и на тебе, выплыл, как какашка из проруби, с Новым годом поздравляет. Открытка – это только прелюдия к настоящему разговору. Спорю на рубль, Зудин со дня на день позвонит и попросит денег взаймы. Естественно, без отдачи. И засмеялся.
– Зудин, ты говоришь? Что это за личность?
– Они между собой разговаривали, Окаемов и Тимонин. Я только слушал. Так вот, Тимонин тогда тоже спросил, кто такой Зудин. А Окаемов отвечает, мол, дальний родственник, седьмая вода на киселе. Держит какую-то забегаловку на окраине Волгограда. И прогорает на всех начинаниях. Его фирменное блюдо: присылает открытку с поздравлениями, а спустя неделю звонит и просит выслать денег. Вот и весь разговор.
– Не ошибся, фамилия точно Зудин?
– В именах я не ошибаюсь.
– Саша, я всегда говорил, что у тебя светлая голова.
– Если вы это и говорили, то про себя. Я этих слов не слышал.
Девяткин ещё ближе придвинулся к Бокову, прошептал ему на ухо:
– Завтра, тем же рейсом мы вылетаем в Волгоград.
Тимонин приземлился в Волгограде поздним утром, когда солнце ещё не достигло зенита, но жара обещала побить рекорд столетней давности. Плавился битум, женские каблучки сверлили дырки в мягком, как пластелин, асфальте. Над летным полем поднималось знойное марево, словно по бетону струила свои воды прохладная река.
Сойдя с трапа, Тимонин дошагал до здания аэропорта. В форменных брюках, кителе и фуражке, наезжающей на глаза, он отчаянно страдал, но, обливаясь потом, стоически терпел мучения. Казалось, за время полета портфель потяжелел на полтора пуда, а ботинки, и без того тесные, сами собой уменьшились в размере, и теперь сдавливали ноги, словно каторжные колодки. Температура тела сделалась высокой, как у сталевара, отстоявшего смену у мартеновской печи.
В буфете аэропорта Тимонин почувствовал себя путником, попавшим в прохладный оазис посередине пустыни. Он вставил в рот горлышко бутылки со слабоалкогольным напитком «Экзорцист», в три глотка опорожнил посудину. Ни дьявола, ни жару напиток из человека не изгонял. Скорее наоборот, Тимонин почувствовал, что у него начали зудеть и чесаться пятки. Решил: или он тотчас же снимет с себя форму пожарника или умрет.
Он вышел из аэропорта, взял такси и велел водителю гнать в какой-нибудь магазин, где продают одежду. Перед центральным универмагом Тимонин не отпустил машину, он поднялся в секцию готовой одежды.
В примерочной кабинке он сбросил с себя ненавистную форму. Примерил легкие брюки, яркую рубашку с восточным рисунком из ацетатного шелка и желтые сандали. Глянул в зеркало. Собственное отражение не понравилось человеку. Тимонин решил, что выглядит паршиво, в этой яркой рубашке и ядовито желтых сандалях он сильно смахивает на сутенера с Тверской улицы.
Но выбирать было не из чего, Тимонин пробил в кассе чек. Когда он садился в такси, по ступенькам универмага сбежала продавщица. Обеими руками она сграбастала сложенную в большой прозрачный пакет полковничью форму.
– Гражданин, вы забыли свои вещи, – задыхаясь от бега, крикнула девушка. – В примерочной оставили.
Тимонин сказал в ответ чистую правду:
– Вы ошиблись, – он захлопнул дверцу. – Это не мои вещи.
Такси умчалось, девушка осталась стоять на площади, обхватив руками тюк с влажной от пота формой.