Удар молнии
Шрифт:
— И что? Ты и это пустишь на самотек? — сказал он, удивляясь звучавшей в ее словах безысходности.
— А что ты предлагаешь? Застрелить ее?
— Его, — флегматично поправил Брок. — Он этого вполне заслуживает.
— Ты неисправимый романтик, — с укором сказала Алекс.
— И ты, — вернул он ее упрек.
— И что я с этого буду иметь? Его не вернуть. Сэм терпеть не может уродство и болезнь. Он даже смотреть на меня не в состоянии. Увидев мое тело вскоре после операции, он чуть в обморок не упал. Его от меня просто тошнит. Это не самая лучшая основа
— Значит, он просто подлец.
— Может быть. Но в хорошем вкусе ему трудно отказать. Она очень хорошенькая, Брок. По возрасту она подходит как раз тебе. Кто знает, может, тебя она тоже покорит, и ты составишь Сэму конкуренцию.
Брок не стал говорить Алекс, что это именно она его покорила. Момент для этого был явно неподходящим. Алекс обращалась с ним так свободно, что он не хотел портить ситуацию.
Новогодний вечер они провели дома за телевизионным экраном и попкорном. Они говорили о своих мечтах, о карьере, о том, чего они ждали от будущего года. Алекс пожелала ему найти себе жену, которая бы заботилась о нем, а Брок пожелал ей здоровья и счастья — такого, какого она захочет. В полночь они весьма стройно спели все полагающиеся новогодние гимны. Ложась спать, Алекс думала об их дружбе и о том, как надо ценить друзей.
Уезжать обоим совершенно не хотелось, но Алекс выглядела значительно лучше, чем в день приезда. В ней произошел какой-то едва заметный перелом. Она чувствовала, что у нее опять хватает энергии на борьбу, и желание победить рак стало непоколебимым.
В машине она молчала, думая о том, что совсем скоро опять увидит Сэма, пусть всего на один вечер. На следующий день он улетал в Европу, и Алекс догадывалась, к кому. Время от времени Брок спрашивал у нее, как она себя чувствует. Алекс отвечала, что хорошо, но явно была слишком напряжена. Чтобы успокоить ее, Брок взял Алекс за руку, думая о том, что она стала ему больше чем сотрудницей — другом, самым близким человеком.
К дому Алекс они подъехали во второй половине дня, и Брок был явно сильно расстроен предстоящим расставанием.
С минуту Алекс сидела в машине и смотрела на него, не в силах подыскать подходящие слова благодарности.
— Знаешь, ты вернул меня к жизни. Я прекрасно провела время.
— И я тоже, — ответил он, ласково касаясь пальцами ее щеки. — Не позволяй никому унижать тебя. Ты самая лучшая женщина, которую я знаю.
Брок произнес эти слова со слезами на глазах, окончательно растрогав Алекс. Ему удавалось добраться до самого ее сердца без всяких усилий.
— Ты же знаешь, что я тебя очень люблю. И я должна тебе сказать, что ты ведешь себя глупо. Где-то ходит твоя половинка. И ты станешь потрясающим мужем для какое-нибудь счастливицы.
— Я подожду, когда Аннабел подрастет, — сказал он с ухмылкой, которая делала его лет на пятнадцать моложе и так нравилась Алекс.
— Тогда Аннабел повезло. Спасибо тебе, Брок. — Она поцеловала его в щеку и вошла в подъезд в сопровождении швейцара. Когда Сэм с Аннабел вернулись в этот вечер домой, они обнаружили Алекс в гораздо лучшем состоянии, чем неделю назад.
Аннабел
— Похоже, она неплохо провела время, — сказала Алекс, улыбаясь Сэму. Он заметил, что его жена как-то изменилась — как будто она примирилась с самой собой и с тем, что с ней произошло.
— Мне тоже было очень весело, — сказал Сэм. — С Аннабел легко общаться. Мне даже возвращаться не хотелось.
— Я очень по ней скучала, — сказала Алекс. Никто из них не говорил, что соскучился по другому. Этого тоже теперь не было. Они делали вид, что до сих пор состоят в браке, хотя это совершенно не соответствовало действительности.
Вечером Сэм собрал чемоданы и наутро, когда Аннабел и Алекс завтракали, улетел в Лондон, пообещав позвонить из Швейцарии. Аннабел напомнила ему о том, чтобы он вернулся к ее дню рождения. Когда за ним захлопнулась входная дверь, девочка удивленно повернулась к маме и сказала, что он забыл поцеловать Алекс. Но она уже не спрашивала, почему — она знала. Даже Аннабел понимала, что все изменилось.
Остаток недели пролетел незаметно. Алекс сумела пойти с ней в балетный класс и провела тихие выходные, но в понедельник кошмар начался снова — настала пора для очередного внутривенного вливания. На этот раз ей было хуже, чем обычно. Химические препараты в сочетании с таблетками цитоксана совершенно выбили ее из колеи. Когда она вернулась в офис, ей казалось, что она умирает. Ей даже пришлось прийти домой раньше. Аннабел заплакала, когда увидела, как Алекс выворачивает наизнанку, и пришла в ужас, когда она сняла парик.
На следующий день Алекс все же пошла на работу, но день превратился в сплошное мучение, и в пять часов она еле доползла до дому. В дверях ее встретила заплаканная Кармен, и поначалу Алекс не могла разобрать ни одного слова из истерического потока ее испанской речи. Но стоило ей увидеть Аннабел, как она все поняла. Девочка состригла свои очаровательные рыжие кудряшки почти под самый корень, чтобы походить на свою маму.
— Господи, зачем ты это сделала? — заплакала усталая и изможденная Алекс, спрашивая себя, как она объяснит это ее отцу.
— Я хотела выглядеть, как ты, — всхлипывая, сказала Аннабел виноватым голосом. Болезнь матери пугала ее; папин отъезд заставил ее волноваться.
Алекс пыталась еще раз рассказать ей о своей болезни и даже почитала ей книжку «Мама выздоравливает», но ничего не помогало. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы говорить достаточно убедительно и энергично, а Аннабел была слишком расстроена, чтобы воспринимать мамины объяснения. Алекс даже позвонили из садика и сказали, что Аннабел переживает трудный период и все время говорит о лекарствах и болезни своей матери. Воспитательница явно многого не договаривала: девочка боялась того, что мама умрет. Алекс была слишком слаба и испугана, чтобы помочь своей дочери, и обе они не получали никакой поддержки от Сэма.