Удар током
Шрифт:
Нина Георгиевна собралась ещё что-то спросить, но остановилась и растерянно произнесла:
– Конечно, Дима. Ванная по коридору направо.
Когда Петрушевский вышел, она вперилась в сына:
– Это что за разговоры?! Кого ты привёл?
– Мам, только между нами: Дима у нас в штате, консультант с неповторимыми способностями, таких единицы. Что сболтнул лишнее, забудь, а я ему выволочку ещё устрою.
– Да, что ты, Витя! Не надо ругать, такой молодой, я же не знала. И что бы там не говорил, он спас тебе жизнь, за это на многое можно закрыть глаза. Извини, сынок.
На улице, Соболев накинулся на приятеля:
–
– Каюсь, Витя, прости дурака. Не даёт покоя будущее, ты просто сам не знаешь, какие катаклизмы испытает страна. Я многое изложил в Москве, очень надеюсь, что вся моя информация уйдёт наверх в ЦК и там примут меры. Но хочется чем-то помочь и увидеть реальные результаты.
– А как ты себе это представляешь, Дим? Как по твоему в Политбюро должны реагировать? Организовать партийные чистки, сажать пачками взяточников и вредителей, издавать революционные указы, менять Конституцию СССР и с разбегу установить демократический режим? Сам понимаешь, что это бред. Если что-то и происходит, мы об этом никогда не узнаем. Там не дураки сидят, разберутся. Подразделение лишь сигнализирует и занимается прямыми обязанностями, а политика не наша епархия. Ты оказываешь неоценимую помощь, за что огромное спасибо, но не надо трепать языком где попало, ведь это часть нашего договора.
Петрушевский шагал понурившийся, прикрываясь воротником от хлопьев снега летящих в лицо. Было заметно, как не по душе ему подобные нравоучительные беседы. Но, несмотря на алкогольную эйфорию, пререкаться не стал, лишь угрюмо заметил:
– Я трепался не где попало, а в гостях у своего друга и его мамы.
10. Стоять, милиция!
Погода во второй половине апреля выдалась тёплой и пригожей, словно конец мая и на пороге лето. Но радостного настроения в ОЛИБе не ощущалось. Сотрудники прислушивались к громким голосам из кабинета заведующего лаборатории. Соболев яростно объяснял Доосу:
– Генрих Иванович, нам нужна капсула, а не предметный столик из детской лаборатории. Параметры отстроены, но даже мышь не можем запустить из-за отсутствия хотя камеры большего размера. А заявку на дополнительные мощности энергетикам подавал до нового года.
– Виктор Сергеевич, ну чего ты расшумелся. Я что, не понимаю. Ты бы знал какая тут чехарда с этими документами, я директору несу план работы, заявки, он согласовывает с десятками инстанций, потом письма в Москву, министерства выставляют свои резоны, мол закрытые расходы, пусть Академия наук решает, но согласовав с Лубянской площадью и так далее.
– Ай, каждый раз одно и тоже. Скорей бы реконструкция.
Раздосадованный, учёный полез в карман за сигаретами. Тут заглянула секретарша.
– Виктора Сергеевича по городскому.
Соболев вопросительно посмотрел на заведующего потом на телефон:
– Сюда можно?
Доос кивнул.
– Мариночка, переведите звонок.
Соболев снял трубку, выражение лица, до того бывшее раздражённым, окончательно сменилось на гневную маску, он возмущённо воскликнул:
– Так, да подтверждаю. Когда это произошло? Адрес дежурки назовите, я приеду минут через сорок.
– положил трубку и после небольшой паузы бросил Доосу, - Надо отъехать. Я всё сказал, Генрих Иванович, вам решать.
В трамвае ехал хмурый, обдумывая слова дежурного 20-го отделения милиции о задержании Петрушевского Дмитрия Сергеевича за драку и оскорбление дружинника. А произошло вот что. Дима сегодня сдал зачёты. Уже из дома, просьбе бабушки, двинулся в магазин за хлебом. Он ходил в булочную на Лесном проспекте специально, поскольку только там выпекали прекрасные питерские пышки за пять копеек, к которым, по устоявшейся традиции, всегда прикупал стакан кофе с молоком.
Путь лежал через садик имени Карла Маркса, хорошим шагом около десяти минут. Тут, как назло, припёрло по малой нужде. Петрушевский заскочил за летнюю эстраду, где несознательные жители, особенно под бутылочку портвейна отправляли естественные надобности. После процедуры, развернулся идти по маршруту и наткнулся на трёх неприятных гопницкой закваски мужчин лет тридцати. Выступил с фиксами и небритой щетиной.
– Здорово, пацанчик! За поссать шраф - трёшечка, нас трое, округляем и выходит чирик с тебя фраерок. Подь сюды, мы ребята мирные.
Дмитрий напрягся, чем это кончится он уже представлял. Гопота его просто так не отпустит, а уединённое место располагало к решению финансовых проблем, методом гоп-стопа, без свидетелей.
– У меня другое предложение, братки лихие, разворачиваетесь и уходите, а чирик Бог подаст.
Братки обрадовались: парень сам нарывается, теперь можно кулаки почесать, да разжиться часами и бумажником, вместо запланированной десятки. Двое шагнули на Петрушевского, а говорун стал обходить сзади. Разговоры говорить бесполезно, остаётся решить проблему самым распространённым у людей способом - силой. Став в стойку он ждал первого нападавшего. Успел прямым в лицо вывести одного из строя. Сломанный нос это не только больно, но и не удобно оттого, что кровь льётся и отвлекает внимание. Сзади всё-таки успел достать фиксатый зачинщик. Удар по почкам его не потряс, а разозлил. Петрушевский двинулся в припляс меняя стойку и уворачиваясь от кулаков. Это не ринг, правил тут нет, потому хлёсткие “ножницы” из арсенала карате, завалили ещё одного халявщика на чужое. Не подымаясь с земли жахнул под коленку фиксатого, вскочил и начал хладнокровно месить всех по очереди.
Петрушевский знал карате по памяти из прошлой жизни. Уже в армии он ставил удар подпольному каратисту, а тот в свою очередь учил бывшего боксёра технике кумите. В жизни японское боевое искусство в купе с мастерством бокса выручит ещё не раз. Тут раздались заливистые трели свистка. К месту побоища прибежали три запыхавшихся крепких мужичка с красными повязками дружинников и стали крутить руки, лежавшим на земле хулиганам.
– Вы тут разбирайтесь, ребятки, а я пошёл.
– Стой!
– рявкнул блюститель порядка и для весомости команды снова задул в милицейский свисток, - Стоять, все пойдут в отделение, там разберёмся.
– А ты попробуй останови меня!
– пересвист резал уши и нервировал Дмитрия.
Он направился в сторону аллеи, но свистун кинулся к нему и повис на руке, при этом ни на миг не переставая оглашать парк своими трелями. Петрушевский взбесился и рявкнул:
– Ты перестанешь портить мне слух, легавый? Свисни в х.., там тоже дырка!
Фиксатый, на котором висел дружинник, заржал и зыркнул на Петрушевского. Минуту назад готовый избить и отнять наличность у парня, бывший зек проникся к умению постоять за себя и колючему на язык потерпевшему.