Удар током
Шрифт:
Соболев провёл от первой точки параллельную черту, затем разбил её на несколько частей.
– Ты же говорил, что цепная реакция возникающая из-за нарушения порядка причинно-следственных связей отсутствует, её нивелирует время? Как ты можешь знать, что изменилось, а что нет в нашем мироустройстве.
– Говорил. Но то в теории, а на практике мы обязаны избежать случайностей и попробовать удалить из истории Петрушевского, навязанные изменения из-за его разболтанности и неумения оценивать ситуацию. Я не утверждаю что мир изменился, а если и изменился, мы знать не можем, как именно. Ты сам поведал на беседах, кто будет первым президентом, когда развалится СССР, каким путём пойдёт новая Россия во главе с твоим давним знакомым и массу других подробностей. Всё это зафиксировано в документах
– Блин! Но как я всё вспомню? Я же никого не убивал, не устраивал терактов, не строчил доносов и подмётных писем в органы.
– Дима, не передёргивай, вспоминай, что ты там про драку рассказывал, может ты парню мозги набекрень поставил и кардинально изменил его судьбу. Как его фамилия, помнишь?
– Такую не забудешь - Юрий Сноб. Докопался до меня в туалете и схлопотал слегонца.
– Да ты что! Ведь этот парень на тебя телегу накатал в милицию, по сути раскрыл твой статус, оттого заявление перенаправили в наш отдел и последовала цепная реакции. Спустя столько лет могу открыть тебе эти подробности. Считай, он нас с тобой познакомил, вот тебе и причинно следственные связи! Нет, этот эпизод трогать не будем. Что ещё тебя коробит?
8. Коррекция
– Спрашиваешь, что ещё коробит? Да, много чего, например, ввод советских войск в Чехословакию, нелепая гибель Гагарина, идиотский жребий из-за которого советская сборная не попала в финал чемпионата Европы по футболу, крушение советской подводной лодки К-129 и гибель всего экипажа и много чего. Это только в 68-м году. Всего не помню, но если покопаться в истории, то правящая верхушка в купе с политиками столько всего натворила во вред себе и потомкам.
Петрушевский оборвал свою тираду. Соболев морщился и нервно крутил маркер. Он смотрел на старого приятеля, в глубине души рождалось сомнение в правильности выбора испытателя. Москва запрещала личное участие в любых экспериментах, его место руководить и отвечать за опыты. Дима подвернулся весьма кстати, ведь теперь начальник мог доверить своему подопечному, не только программу по проверке теории “эффекта бабочки”, но и кое-какие личные задачи, спрятанные глубоко от начальства и смежников из ФСБ.
– Дима, ты чего, издеваешься? Речь пока о тебе и моём доверии для проведения ответственного испытания по коррекции ряда незначительных событий в твоей прошлой жизни. Этот эксперимент необычайно важен, а в случае успеха, может послужить толчком к более радикальным изменениям каких-то событий. Не будем забегать вперёд. Мы убедились, что человека, в данном случае тебя, можно транспортировать в заданную точку и возвращать назад. Изменяем структуру четвёртого измерения, влияем на время. Когда-нибудь Россия объявит на весь мир, что путешествие во времени больше не фантазия, а реальность. Это покруче любого атомного арсенала, мир изменится. Представляешь, какие у тебя возможности?! Откуда у тебя этот шрам, над глазом?
Соболев показал на правую бровь Петрушевского. Тот от неожиданного перехода замер, потом нехотя ответил:
– Если память не изменяет, итог потасовки во время концерта на свадьбе. Из-за чего сцепились не помню, это были курсанты из артиллерийского училища. Сняли офицерские ремни и в атаку, вот пряжкой и приложили. Отлично помню, как поддатый и залитый кровью приполз после драки домой и был большой переполох. А что?
– А то, вспоминай дату. Попробуем это достоинство, что украшает мужчину, убрать: если точно будем знать дату, отправим в тот день и ты не станешь ввязываться в потасовку, облечённый нынешними знаниями поставленной задачи. Ясно выразился? Тебе интересно?
– Конечно интересно. Точно не вспомнить: осень шестьдесят восьмого, может сентябрь или начало октября.
– Главное, что уже после твоего апрельского прибытия. Вот и задание: избежать драки, а по возвращению посмотрим на твою бровь. Что скажешь?
– И что! Вот так просто? Отыграл на танцах, под пряжку не попал и дефект без всякой пластики пропадёт?
Дмитрий Сергеевич озадаченно посмотрел на начальника:
– Факт потасовки останется в памяти, но без телесных повреждений? А сам-то веришь?
– Посуди сам, факт есть объективная реальность. Не будет шрама тогда, не будет и сейчас. Вот и посмотрим. Надо только время подобрать точнее, а то застрянешь на недельку другую, а в событие не попадёшь. Может посмотрим мемуары, ты там много про свой “Феникс” вспоминал.
Соболев открыл ноутбук, достал флешку и запустил файл. Оба склонились над экраном, Петрушевский подсказывал, место по тексту.
– Вот, есть! “Накануне седьмого ноября мы отыграли свадьбу в общежитии, что на улице Скороходова. Запомнилось это выступление двумя событиями: я порвал кожу на малом барабане, а затем порвали кожу на моём лице. Подрались с курсантами уже на улице после танцулек, те скинули ремни и пошли в атаку, используя атрибут обмундирования будущего офицера в качестве довольно опасного оружия. Пряжка рассекла мне правую бровь, кровищи натекло много…”. А ты говоришь в сентябре, спасибо ретроградной памяти прежнего Петрушевского. Готовься, Дима. Сейчас попрошу ребят рассчитать задание для программы и вперёд!
– Постой, Витя! Значит я перемещаюсь в 6 ноября 1968 года и избегаю драки? После чего исчезнет шрам, а значит и скорректируется запись в мемуарах? А как же я смогу существовать в своём теле, зная, что я из будущего направлен для неучастия в рукопашной, то есть я буду обладать особыми знаниями из сегодняшнего дня? А затем как ни в чём небывало вернусь в лабораторию? Что-то у меня ум за разум заходит, поясни.
– Две одинаковых личности существовать вместе не могут, помнишь я рассказывал о защите временной последовательности, где парадокс времени исключён. Другое дело поток сознания, а это совсем иная материя, где заложенный в нас алгоритм поступков может меняться, а то и просто отсутствовать, оставляя место инстинктам. Очень условно приведу для тебя такой пример: ты много лет назад написал портрет и забыл про него. И вот случайно нашёл картину на антресолях и решил её переделать. Прошло много лет, но ты сейчас меняешь прошлое: цвет глаз сделал другой, пририсовал усы и очки. Аналогия с нашим экспериментом условная, но здравая и вполне реализуемая. Тот Петрушевский без каких-либо мотиваций не станет участником побоища и сохранит лицо, а ты просто очнёшься в капсуле и продолжишь своё существование в этой реальности.
Соболев по растерянному лицу друга, понял, что осознание сказанного когда-нибудь состоится, но явно не сейчас. Учёный махнул рукой и добавил:
– Забей, как сейчас принято говорить, доверься дяде Вите. Есть частности, которые я сам не в силах понять, но на наш эксперимент это никак не повлияет. Отдыхай пока, тебя позовут. А завтра, как обещал, домой к Светлане и собакам.
Дмитрий Сергеевич медленно шёл по коридору, раздираемый противоречивыми мыслями и предположениями. Значит можно попробовать изменить историю! Эта мысль полыхнула в голове и мгновенно породила множество вариантов. Во-первых: убрать тюремный срок, а точнее свой косяк в прошлом, послуживший детонатором цепной реакции советского правосудия. В памяти всплыла сцена покупки пистолета и последствия той истории. Во-вторых: надо стать финансово независимым, то есть найти способ хорошего легального заработка и встретить перестройку состоятельным гражданином. В-третьих: как-то изменить историю не только свою, но родственников, общества, системы. Водоворот фантазий внезапно отпустил Петрушевского: ведь ещё ничего не ясно, а вон как губу раскатал.
Через два часа в палату постучали, пришёл Алексей Андреевич. Дальше всё повторилось по знакомому сценарию: стальные двери, укол, капсула и безвременье. Для Петрушевского провал прошёл незамеченным. Он не мог видеть волнение Соболева и нервно сновавших у пульта ассистентов. Наконец, стол с пациентом медленно выехал из туннеля. Дмитрий Сергеевич поднялся с ложа и немедленно ощупал место, где досадной помехой десятилетия украшал шрам над правой бровью. Три пары глаз впились в растерянное лицо Петрушевского, не сдерживаясь зааплодировали и радостно зашумели.