Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

Ашар Амеде

– Ошибаетесь, сударь. Вы действовали как храбрый солдат, и государя, перед которым пали ваши крепостные стены, зовут Людовик Справедливый. К тому же Ла-Рошель взят. И нет больше во Франции ни католиков, ни гугенотов. Все, кто жив и на ногах, лишь слуги короля. Хотите служить в рядах моих мушкетеров? Одно из ваших пушечных ядер лишило меня капитана, почти такого же отважного как вы. Хотели бы вы поднять его шпагу?

– Спасибо, монсеньор. Так вы будете отмщены как военный?

– Как священнослужитель, сударь.

–

Прекрасно. Я хочу заверить вас в своей вечной признательности вам... Я не забуду вашей благосклонности... Я клянусь вам...

– Я знаю это.

– Но, с сожалением, хочу сказать вам также, что, к несчастью, я не смогу принять ваше предложение.

– Как?!

– Я покидаю Францию.

– И вы уезжаете Швецию, не так ли?

– Да.

– Почему?

Г-н де ла Герш покраснел.

– Я понял вас без слов. Ах, молодость, дела сердечные!
– с улыбкой сказал кардинал.
– Какая крепость прочнее, чем эта? Я не намерен покорять её, сударь. Капитан, чья рука была бы во Франции, а сердце в Швеции, был бы плохим солдатом. Езжайте! Но прежде я хочу представить вам доказательство моего уважения к вам. Как вы посмотрите на то, если я передам с вами одно письмо, чем вы окажете услугу королю.

– Приказывайте.

Кардинал сел за стол, написал несколько строк, скрепил их своей подписью и печатью и сказал, вручая письмо г-ну де ла Герш:

– Я полагаюсь на вашу дворянскую честь: доберетесь с этим письмом живым - отдадите его королю Густаву-Адольфу, и никому другому, будь это хоть канцлер Оксенштерн; если же вы погибнете - оно должно погибнуть вместе с вами.

– Клянусь вам, все так и будет.

– Теперь - в путь, сударь. И если когда-либо в этих дальних странах вам изменит удача, вспомните, что во Франции для вас всегда есть место в армии и должность при Королевском дворе.

Арман-Луи встал - перед ним был великий министр, кардинал, государственный муж, известный как великий гений и искусный политик. Он почтительно поклонился, спрятал письмо на груди под камзолом и вышел.
– Ну что?
– спросил его Рено.
– Ты уже король?

– Пока нет, - смеясь ответил Арман-Луи.

– Пока, но кем ты будешь в ожидании этой должности?

– Никем. Я остаюсь тем, что я есть, путешественником.

– Ты уезжаешь? В Вену, в Мадрид, в Гаагу? Говори же, я сгораю от любопытства!

– Мой бедный католик, я возвращаюсь в Швецию!

– Ты неисправим!
– тихо проговорил Рено, и у него сразу же пропал восторженный настрой.

Потом он улыбнулся:

– Ты, конечно же, увидишь Диану, то есть мадемуазель де Парделан, продолжал он.
– Я узнаешь, помнит ли она о дворянине по имени Рено.

– А не хочешь ли ты сам это узнать? Мне кажется, мадемуазель де Парделан с удовольствием сама бы ответила на этот вопрос.

– Ты думаешь?

– Я уверен.

Рено тяжело вздохнул.

– О нет, это невозможно! А если она забыла обо мне? Я не перенесу такого унижения! Все-таки у неё в руках всегда водятся дукаты, есть леса, чтобы отапливать город, замки, чтобы расквартировать там армию, луга, чтобы соблазнять конклав, а у меня - ничего, кроме плаща и шпаги, да ещё Каркефу, вот и все.

– Спасибо, - пробормотал Каркефу.

– А земли Шофонтенов с прудами, лесами, лугами, мельницами - об этом ты забыл?
– напомнил ему г-н де ла Герш.

– Ах, гугенот, ты смеешься? Ростовщики не могут более ничего давать в долг и брать в залог; пруды высохли, леса вырублены и связаны в поленницы, луга выкошены и голы, точно голова монаха, на мельницах нет ни зерна, ни жерновов. Нет, говорю тебе, мне остается только нести свой крест - сегодня как вчера, завтра как сегодня. Богу угодно, чтобы в этом смирении я нашел исцеление!

– Значит, у тебя уже есть другая госпожа д`Игомер?

– Увы, это так! Теклу зовут теперь Клотильда, Клотильда де Мирвало она брюнетка с черными глазами, ей двадцать лет... Ах, я так несчастен!

Рено провел платком по глазам.

– Положи мое сердце к ногам Дианы и скажи ей, что один бедный рыцарь умирает от любви к ней в изгнании.

– В замке Мирваль?

– Предатель! Разве такой несчастный человек, как я, не имеет права хоть как-нибудь пристроиться в этой жизни? Поцелуй меня - и Бог с тобой! Если меня не исцелит Клотильда, через две недели я прискачу следом за тобой..

Ночью Арман-Луи покинул Ла-Рошель.

19.

Неожиданные приключения на суше и на море

Он снова выбрал окольную дорогу, по которой добирался в Ла-Рошель, но на этот раз он был совсем один. И хотя остались в прошлом дни, проведенные с любимой и с верным другом, восход солнца Арман-Луи встретил улыбкой. Он не слышал больше жизнерадостного голоса Рено и не увидел искрящихся глаз м-ль де Сувини. И не было рядом Каркефу, следующего за Домиником, все вглядывающегося вдаль, не появится ли на горизонте за ивовыми зарослями гостеприимный дымок какого-нибудь трактира. Теперь г-н де ла Герш, уже не раз испытавший опасности, знал о превратностях судьбы, и хотя мужество его было не поколеблено, у него не осталось, по крайней мере прежнего обманчивого представления о жизни и тех надежд, которые согревали его душу в юности.

Позади могила г-на де Шарней и копоть и траур разрушенного Ла-Рошель, впереди г-н де Паппенхейм и Жан де Верт, два его непримиримых врага.

Грудь Армана-Луи высоко вздымалась и, хотя ещё свежи были в его памяти картины разбитого Ла-Рошеля, с той же силой, что и раньше, он сжимал в руках свою шпагу и так же лихо пришпоривал коня.

– Но Слава Богу!
– сказал он вслух громко, в то время, как его лошадь покоряла пространство.
– У меня есть Адриен и есть шпага - ещё ничего не потеряно!