Удел безруких
Шрифт:
Вышло, тем не менее, вполне пристойно. Контраст с шумными, развязными штатовцами удался. Переплюнуть их в пышности все равно бы не удалось, так ради чего выжигать ресурс кораблей? Ансамбль песни и пляски везти? После похода через пол-глобуса эскадру пришлось бы загонять на восстановительный ремонт…
Но тут лесенки с переходами закончились, лейтенант вежливо раскрыл дверь салона и молча козырнул. Громыко поблагодарил моряка кивком, переступил комингс и вошел; офицер закрыл за ним дверь снаружи.
Внутри за столом восседал
— Врач-то разрешил?
Горшков только рукой махнул. Громыко устроился на вполне привычном стуле. Взялся за ручку подстаканника:
— Горячий… Что скажете?
Горшков прищурился. Постучал пальцами по своему чайному прибору.
— Пассажир это.
Громыко молча поднял брови. Адмирал отпил чаю, не заметив, горячий ли, и объяснил:
— Не служил. В море не бывал. Так… Экскурсия на речном трамвайчике. Видно. По взгляду. По тому, как ногу ставит на палубе… Чувствую, меня не обманешь.
— А остальной экипаж?
Адмирал пожал плечами:
— Его нет. Роботы. Вот как тот, что нас лимонадом спаивал.
Теперь уже Громыко принялся пить чай. Долго, мелкими глоточками. Наконец, спросил:
— Как вы полагаете, американцы догадались?
— Риковер мог бы. Но я на него сразу насел, уши заплел. А сенаторов тот парень уже сам чем-то напугал. Видели, как один пистолет у пояса нашаривал? И как поляк лоб вытирал платочком?
— Я вполоборота сидел, не все рассмотрел. Гипнотизер?
— Возможно. Я успел подумать, что пана Збигнева сейчас кондратий хватит.
— Но, мне кажется, в делегации хватало моряков. Догадаются, что неопытен.
Горшков долил стаканы с чаем из плоской бутылочки доверху. Проворчал:
— На всех флотах имеются молодые офицеры, необмятые. Напрашивается, что такого вот молодого послали с нами общаться. Прочие сидят по каютам. Например, медицинский карантин.
Громыко вздрогнул. А ведь мер защиты не принимал никто! Ни их медики, ни штатовские. И, если…
— А что за шутка была, отчего вы даже ложечку выронили?
— Ложечку я на публику выронил. Не переиграл?
— Здесь не МХАТ. Сойдет. В чем соль?
— Когда Риковер спросил про шахматы, парень показал на столе эллипс рассеивания, его все артиллеристы знают наизусть. И потом на русском добавил, помните?
— “Больше рогатый, чем китаец”?
— На морском жаргоне артиллеристы именуются “рогатые”, а ракетчики “китайцами”.
— Почему “рогатые”, понимаю: стволы. Годами в море, опять же… Но почему “китайцы”?
— Много их. Если на корабле вообще есть ракетчики, то их столько, что даже отдельный замполит назначается.
— И каков же вывод?
— У него за основное вооружение артиллерия. Ракеты вторичны.
Громыко поморщился:
— Я
— Лучше исходить из того, что знает и американский. Но жаргон — еще одна неясность. Ведь ракеты у нас появились только в шестидесятых. А подводные лодки, где много ракет и ракетчиков, так и вовсе на десять лет позже. Винегрет получается. Оливье. Герб из восемнадцатого, сам корабль из начала сороковых, жаргон из шестидесятых.
Горшков отпил здоровый глоток чая, и Громыко последовал его примеру. Адмирал внимательно посмотрел на министра, понизил голос:
— Так вот, Андрей Андреевич, из этого винегрета у меня и родилась идея. На первый взгляд, безумная.
Громыко успокаивающе поднял обе руки:
— Ничего страшного. У меня вот и безумной даже нет. Слишком я далек от вашей специфики. Ничего на ум не идет.
Горшков снова долил стаканы из плоской бутылочки.
— Помните, на Черном Море снимали кино про аргонавтов? Построили трирему еще, помните?
Громыко кивнул.
— А вот представим, — Горшков заговорил тише, медленнее, раздельно:
— Что Америку не открывал Колумб. Что Америку открыли, допустим, уже в двадцатом веке. Но не высаживаются: ученые запретили. Изучают новый континент со спутников, с вертолетов. Мальчики в индейцев играют, предположим, снимается кино. Экзотично, популярно. И вот, скажем, плывут киноартисты или там студенты вокруг Камчатки. Каноэ из кинореквизита, грим, костюмы эти с бахромой. Тут их шторм уносит к берегам, допустим, Аляски. Либо в район Сиэтла, неважно… Как баржу с Зиганшиным, помните?
Громыко распахнул глаза:
— Понятно! Вот индейцы смотрят: прибило к берегу каноэ. Привычной формы. Только не из шкуры, а из сверхпрочной пленки, но Чингачгук-то слов таких не знает. Каркас не ивовый, титановый. Вместо дульнозарядного карамультука или вообще лука со стрелами — автомат Калашникова… Да в нем бы Архимед ничего не понял! Опять же, у гостей непромокаемые плащи, алюминиевые канистры, нержавеющие ножи с пустотелой пластиковой рукояткой, плавающие. Рация, антибиотики, рост, вес… Невообразимый для дикаря срок жизни.
— Вот почему такой контраст между техникой и поведением единственного человека при ней… Только сейчас в роли дикарей мы, — адмирал вдохнул коньячный запах, проворчал:
— А линкор что… Линкор — “Советский союз”, двадцать третий проект. Я его в наркомате сколько раз на чертежах видел. В институте имени Крылова модель есть, вернемся — попросите показать. Отличается где-то в чем-то, по мелочи, не в ключевых местах.
Выпили — чаю в стаканах оставалось разве на донышке.
— Надо же, сколько лет прошло. А казалось, вчера. Теперь все другое, — Громыко вздохнул. — Роботы эти, космос… Если у него на бортах и старый герб СССР, и сегодняшний герб — то, наверное, найдется и будущий герб?