Удержать престол

Старый Денис

— Может, Вы сами подойдете к каштеляну и поговорите о своем отряде? — вкрадчиво спросил Замоцкий.

— Давай уже быстрее, я с дороги пора бы и горло смочить! — бурчал Заруцкий, уже приняв решение.

— Михал, отойди на двадцать шагов, за мост. Извини, приятель, такие правила, — сказал Замоцкий, после обратился к отыгрывающему командира гусаров, Заруцкому. — Пан, простите, не сочтите за урон чести, это все граф Иероним Ходкевич ввел правила. Положите свою саблю и достаньте кинжал… и пистоль. Прошу, все будет в целости.

Нехотя, причем уже не

наигранно, ругаясь, Заруцкий сделал то, что от него просили. Сразу же массивная дверь в воротах открылась, и искрящийся лучезарной улыбкой десятник пригласил, как он считал командира элитного отряда, внутрь замка.

Удар! Тыльная сторона ладони, закованная в латную перчатку, ударила Замоцкого в кадык. Заруцкий лихо выдернул саблю десятника и встал в стойку.

— Бой! — во всю силу голоса закричал Заруцкий.

Три десятка конных, ряженных казаков, без двух человек, что устремились к основным силам отряда, рванули к воротам.

Заруцкий успел разгладить усы, упереть левую руку в бок и встать в стойку.

— Дзынь! — зазвучал смертельной мелодией металл, когда один из стражников обрушил на атамана удар сверху.

Иван Мартынович парировал выпад, чуть довернул кистью и в ответ атаковал с коротким замахом справа. Его соперник был не то, чтобы рубака, но удар ожидал, и стражник успел подставить свою саблю. Заруцкий делает резкий шаг вправо, хватая левой рукой клинок противника. Перчатка позволила проделать неожиданный ход.

— Вжух! — сабля атамана рассекла и воздух, и голову противника.

В казачьего предводителя направили пистоль. И это было бы концом его героической обороны прохода в крепость, если не продолжавший кашлять рядом стоявший Ян Замоцкий. Атаман прикрылся за телом десятника. Стражник выстрелил и моментально закончил жизненный путь своего десятника.

Заруцкому пришлось вступить в еще одно противостояние уже с двумя наседающими противниками, когда прогремели два выстрела. Это подоспела подмога. В дверь в воротах протискивались казаки, оттесняя своего атамана в сторону. И Иван Мартынович не противился этому. Свой подвиг он уже совершил.

Через пять минут в открытые ворота уже влетали ряженные в гусаров казаки, получая залп, от успевших выстроится мушкетеров. Семь человек потерял Заруцкий от этих выстрелов, семь лучших рубак и сподвижников. Но и мушкетеры были сметены.

Максимально вооружившись, прихватив два пистоля, Заруцкий одним из первых ворвался в жилые помещения замка. Он сходу разрядил один пистоль, упокоив кого-то, судя по одежде, знатного. Потом немало потрудился над тем, чтобы обьезвредить изрядного мастера сабельного боя. Атамана трижды спасло то, что он был обряжен в гусарскую кирасу, иначе на этом и закончился бы героический путь Ивана Мартыновича.

— Живым! — прокричал атаман, когда рядом с ним встали еще двое ближних казаков, личных охранников атамана.

Даже втроем было крайне сложно одолеть мастера сабельного боя. Пока Заруцкий, понимая, что тратит много времени, не прострелил фехтовальщику ногу, взять того не представлялось возможным,

если не подранить. А такой боец сильно заинтересовал атамана, который ранее считал себя хорошим фехтовальщиком.

— Скрутить и во двор к иным полоняным, — повелел Заруцкий, не обращая внимание на проклятия и обвинения в бесчестии, которые бурным потоком полились от мастера клинка, оказавшегося еще мастером бранных слов.

На пути атамана был еще один противник, вполне достойный и могущий убить Заруцкого, если только не броня. Это был капитан мушкетёров-наемников, который великолепно владел шпагой. Два укола пришлись в латную перчатку и один в кирасу, пока Заруцкий мощно не пробил саблей снизу вверх. Капитан пытался парировать удар, и это у него почти удалось, но удар был столь сильным, что шпага отлетела, а грудная клетка мушкетера раскрыла то, что скрывается внутри человека.

Заруцкий стал открывать все двери, чтобы убедиться, что могущих сопротивляться в этом крыле замкового дворца не осталось.

— Ух ты ж, вот это я зашел. О, прыгажуня! — растеряно сказал Заруцкий, когда увидел молодую женщину в одной из комнат.

Атаман, даже сам такого не ожидая, разнервничался, стал чаще прежнего разглаживать усы, рассматривая женщину.

Русые волосы, спадающие на открытые, бархатистые плечи, вполне фривольное платье, было по французской моде с декольте, и казак так и всматривался туда, где чуточку открыта женская тайна и что рождала необычайно бурную фантазию.

Атаман только что не облизывался, наблюдая, как встает с кровати знатная шляхетка.

— Кто вас манерам учил? Вы предстали перед княгиней! — прозвенел звонкий голосок женщины.

Насилу Заруцкий заставил себя уйти из комнаты, уже боясь самого себя. Он был готов сорвать все одежды с женщины и овладеть ею прямо здесь, потом еще и еще… но много дел, а время мало. Да и не только это останавливало Заруцкого…

Убежав с жилой части замкового дворца, атаман поспешил к пушкарской мануфактуре, которой Быхов славился еще более, чем своими владельцами. Сейчас производительность мастеров Быхова была сильно выше, чем Пушкарского двора в Москве. Из-за смены власти, да в целом Смуты, великий мастер Андрей Чохов и его ученики, все больше занимались небольшими колоколами, чем лили пушки. Жить-то нужно было за что-то. А вот в Быхове производство шло полным ходом, недавно Иероним Ходкевич даже троих немцев-мастеров выписал из империи.

— Что такое? — спросил Заруцкий, встретив своих людей, прячущихся, при этом окружив мастерскую, которая представляла собой чуть ли не завод, а по площади сравнима со всем замком.

— Две пушки выкатили, немец кричит что-то, а еще один литвин переводит, что стрелять станут, если мы подойдем, — отвечал Пронка Черный, казачий сотник.

— Что измыслил? — спросил атаман.

— Так, глянь, атаман! На крыше! — усмехнулся сотник.

Две пушки, что выкатил мастер Мартин Бунхольц, стояли прямо под козырьком, на котором уже были пятеро казаков, ожидающих отмашки командира.