Удерживающий Апокалипсис
Шрифт:
Возвращаясь домой, Франсуа попадал в твердыню католичества. Постоянное брюзжание отца выводило его из себя. В двадцать с небольшим лет человек начинает думать по-настоящему, и симпатии конюха были на стороне де Вассера.
Узнав, что сын сделался презренным гугенотом, Морис Баррье впал в ярость. На следующий день Франсуа еле мог передвигаться – так болела спина, явившаяся объектом воспитания преданного Ватикану Баррье-старшего.
Франсуа давно подумывал о том, чтобы покинуть опостылевший Градиньян, попутешествовать, может быть, съездить в Лимож или в Марсель.
«Милостив Господь и праведен, и милосерд Бог наш». Франсуа в этом ещё раз убедился, когда хозяин вызвал его к себе.
– Вот что, – проговорил де Вассер, выходя из-за стола в кабинете. – Генрих, король Наварры, женится на Марго Валуа. Гугеноты должны в Париже устроить ему овацию. Ты поедешь со мной.
– В Париж? – оторопел Франсуа Баррье.
– Со мной поедут несколько слуг, – продолжил де Вассер, словно не замечая растерянности конюха. – Подойди к Клоду, он выберет тебе платье почище.
Словно на крыльях Баррье помчался к Клоду Эдану, отвечавшему за платья хозяина.
Прощание с родителями было тяжёлым. Мать рыдала, уткнув нос в мятый платок. Отец хмурился.
– Бесовское учение поганого немца до добра не доведёт, – внушал Морис Баррье сыну. – Ты родился католиком и должен им умереть.
– Умирать пока не собираюсь, – неуклюже пошутил Франсуа.
– Да хранит тебя Иисус, – перекрестила его мать и отошла за спину мужа.
Отец сжал сына в объятиях.
Париж потряс Франсуа Баррье. Сена не шла ни в какое сравнение с широкой Гаронной, зато Градиньян теперь представлялся жалкой захудалой деревенькой.
По булыжным улицам сновало столько народа, что Франсуа ожидал встретить в гомонящей массе знакомого. Телеги и кареты ездили во всех направлениях. Украшенные кружевами лихие кавалеры со шпагами на боку прогуливались с утончёнными дамами. Ален де Вассер выглядел в парижской толчее мужланом.
Дворянин остановился в гостинице «Лютеция» на улице Де-Шом. Сделав распоряжения, он отправился на встречу с гугенотами, отпустив конюха на полдня.
Франсуа Баррье слонялся по Парижу, не замечая усталости. Взобравшись на Монмартр, он оглядел город, и сердце провинциала заныло. Он не хотел возвращаться в Жиронду и видеть опостылевший Градиньян.
К назначенному часу Франсуа вернулся в «Лютецию». Ален де Вассер пребывал в возбуждении.
– Завтра свадьба нашего Генриха, – потёр он руки, приступая к обеду. – Такого Париж ещё не видел!
Генрих Бурбон оказался некрасивым мужчиной с выпученными глазами и острым горбатым носом. Короткую бородку предводителя гугенотов подпирал гофрированный воротник. Маргарита Валуа тоже не произвела на Франсуа большого впечатления.
Король Франции был почти его ровесником. Карл IX выступал важной походкой под руку с матерью. Сдвинутая набок кокетливая шляпка с пером чудом держалась на голове монарха, в ухе покачивалась серьга.
Флорентийка из дома Медичи бесстрастно наклоняла голову, принимая крики подданных. Змея, не раз предававшая католиков и протестантов, она укрепляла власть над сыном и настраивала его против гугенотов.
За Генрихом Наваррским шла процессия, в которой выделялся сухопарый адмирал Колиньи со свитой. В конце шествия двигался Ален де Вассер.
При всей торжественности бракосочетания и царящей в городе праздничной атмосфере, каруселей и музыки, чувствовалось недружелюбие парижан к заполнившим улицы гугенотам.
В конце концов, это дело господ устраивать политику, рассудил Франсуа и с Антуаном Тибо, вторым слугой де Вассера, отправился в трактир «Кошон э мутон» на улице Бертен-Пуаре.
– Пока господа веселятся, – сказал Антуан, – нам тоже не грех промочить горло.
Антуан был на пять лет старше Франсуа и служил хозяину восемь лет. Де Вассер взял его к себе, купившись на честные глаза, но слуга был пройдохой и большим любителем кутнуть.
– Сколько здесь наших! – воскликнул Антуан Тибо, спустившись в полуподвальное помещение.
Несколько залов трактира, разделённых арками, вмещали не менее семидесяти человек. Веселье было в разгаре. Все столы в большом зале занимали гугеноты.
– Эй, приятель, молочного поросёнка, – заказал Антуан, присаживаясь, – и к нему бордоского. Наш хозяин нынче расщедрился, – слуга потряс кошельком.
Мрачный владелец заведения распорядился обслужить гостя и ушёл к себе.
– Не нравятся каналье наши рожи, – сказал Антуану и Франсуа мужчина лет пятидесяти с южным выговором. – Устраивайтесь, ребята. Меня зовут Бернан Питрель. Мы с приятелями из Вьенны. О городе Пьер-Бюфьер слыхали? А вы откуда?
Компания, в которую попали слуги де Вассера, была шумной и щедрой. Узнав, что Франсуа и Антуан гугеноты и тоже приехали с юга, вьеннские протестанты крикнули трактирщику подать баранину в чесночном соусе и две бутылки бордоского. Вьеннцы были в Париже впервые.
– Вот увидите, ребята, – уверял Питрель, тряся обглоданной костью перед носом Франсуа, – гугеноты покажут себя! Католики пусть катятся к папе в Рим, а Франция будет протестантской. Завтра день святого Варфоломея, у папистов праздник. Давай выпьем, сегодня мы с католиками друзья.
Антуан быстро опьянел и предложил новому знакомому сыграть в кости. Франсуа пребывал в благостном состоянии, щуря глаза на братьев по вере.
С улицы раздались удары колокола.
– Дьявольщина! – выругался Бернан. – Не поздновато ли мессу служить?
– Колокол зовёт не на мессу, – прислушался Антуан. – Это набат.
В трактире стало тише. Звон нёсся с колокольни Сен-Жермен л'Озеруа.
– Что-то произошло, – сдвинул брови Бернан Питрель.
На улице раздались крики и лязг оружия.