Удерживающий Апокалипсис
Шрифт:
– Так-то оно так, кучер из него первоклассный, – помещик поводил пальцем по скатерти. – Только голова от него болит. Очень уж, понимаете ли, до женского полу охоч. В моей деревне все девки от него с ума посходили, а он ещё и за Поддубки, деревню помещика Силантьева, взялся.
– Это хорошо, когда молодой мужчина нравится женщинам.
– Емельке-то Пугачёву Устинья Кузнецова приглянулась, а моему Семёну одной маловато будет. Даже замужние бросаются. Магнетизм, говорят. Мужья Семёну морду били, а магнетизма не выбили. Хочу сбыть Семёна с рук, да некому. Разве что вам.
Дерюгин задумался.
– А экипажами он любит заниматься? Механикой разной?
– Ой, что вы, ваше сиятельство, – оживился Гусятников. – Такого специалиста вам нигде не найти. С закрытыми глазами разберёт и соберёт что угодно.
Лошадей и дорогу любит. Дорога, говорит, как наша жизнь. Только я в философии не силён. Берите, не прогадаете. В Москве или в Питере хоть от мужей затеряться сможет. Это у нас всё на виду.
Князь размышлял.
– Полтыщи рублей – не высокая цена за такое сокровище?
– Какие полтыщи! – подскочил Гусятников. – Это я так, для форсу. Его и за триста не возьмут. Вольдемар Евпсихиевич, душа моя, купите его, а? Век буду Бога молить.
Помещик перекрестился в угол.
– За двести уступлю, Ирода, без разговоров.
– Мне бы взглянуть на него, – попросил Дерюгин.
– Андрюшка! – позвал барин. – Зови Семёна. Бегом!
В коридоре затопали. Через некоторое время в столовую вошёл детина в рубахе навыпуск, в рваном картузе и с живыми честными глазами.
– Звали, барин? – поклонился Семён.
– Вот это он и есть, – сказал Павел Григорьевич. – Хорош? А специалист – не опишешь! Дело так и горит в руках. Кабы не греховные наклонности, ей Богу, и за тыщу бы не отдал.
Дерюгин подошёл к крестьянину. Тот возвышался над князем на целую голову. Из бороды торчали стебельки сухой травы.
– Где тебя Андрюшка отыскал? На сеновале опять? – строго спросил Гусятников.
Семён потупился.
– Ох, доиграешься, попомни моё слово! Его сиятельство князь Дерюгин тобой интересуется, – сообщил барин.
– Хочешь мир посмотреть, Семён? – спросил Вольдемар Евпсихиевич. – Грамоте выучиться, богатыми экипажами управлять?
Глаза крепостного загорелись.
– Только чтоб служить без дураков! – повысил голос Дерюгин.
Семён перевёл взгляд на Гусятникова.
– Ну чего зыркаешь? – воскликнул барин. – С девками жаль расставаться? На твой век баб хватит. Ты их и в пустыне раздобудешь!
Семён утёр нос рукавом.
– Я тебя покупаю у Павла Григорьевича, – сказал Дерюгин. – Имеешь волю мне служить?
Крестьянин кивнул.
– А далеко ль поедем? – спросил он. – Я ж кроме Медного ничего и не видал.
– Наездишься от души, – пообещал князь. – А за сто пятьдесят, Павел Григорьевич? – начал торговаться Вольдемар Евпсихиевич.
Гусятников помялся.
– Решайтесь же! – подбодрил Дерюгин. – Девки целее будут, мордобоя меньше станет.
– По рукам! – решился помещик. – Иди во двор, Семён. Сейчас купчую крепость на тебя составлять будем. По всей форме.
Формальности заняли немного времени, Гусятников радовался как ребёнок.
– Крикну Андрюшке, чтоб померанцевой водочки принёс. Надо такое дело отметить. И ещё раз помянуть почившего Матвея Рогаткина, – скорбно добавил он.
Глава 4
С марта по сентябрь в Гуанчжоу идут дожди. Самый дождливый месяц – июнь. В начале лета столица китайской провинции Гуандун напоминала бы Британские острова, если б не тепло, свойственное климату юго-восточной Азии.
Всего полгода назад лейтенант Британского королевского флота Ричард Маккей наслаждался жизнью в столице громадной империи, занимавшей почти четверть всей известной суши. Он снимал небольшую четырёхкомнатную квартиру в Гринвиче – одном из центральных районов Лондона.
Окна украшенного лепниной особняка выходили на правый берег Темзы, там, где река делает большую петлю. В двух шагах от квартиры Маккея располагался Национальный морской музей. Лейтенант посетил его пару раз, когда дни были особенно дождливы, а сидеть дома было скучно.
Ричард был молодым привлекательным мужчиной аристократического вида с волевым лицом, упрямым подбородком и твёрдым взглядом. Новенькая форма сидела на лейтенанте как влитая и привлекала взоры девушек, едва закончивших дорогие пансионы.
С утра Дик Маккей отправлялся по лучшим домам Лондона с визитами. Вечером лейтенанта ждали на балах или в клубах на партию бриджа.
Январь 1840 года не отличался от январей предыдущих лет: ветер, холод и промозглая сырость. Месяц ознаменовался выступлением королевы Виктории с тронной речью на открытии парламента. Маккею удалось проникнуть в зал заседаний благодаря давнему другу их семьи сэру Чарльзу Скотту.
Маккею королева не понравилась. Она заявила, что английское правительство поддерживает действия капитана Эллиота в Китае.
Для Ричарда, молодого офицера, заявление королевы означало одно: скоро он своими глазами увидит берега Китая. На светских балах только и было речи, что о политике неутомимого лорда Пальмерстона.
Лорд был тонкокостным узкогрудым мужчиной с густыми бакенбардами. Несмотря на отнюдь неатлетическое телосложение, а может быть и благодаря ему, Пальмерстон был непревзойдённым мастером дипломатических козней. Дерзкий и горячий Пальмерстон с благословения королевы решил начать войну с цинским Китаем.