Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
Шесть человек вломились ночью в спальню, положили Йозефа на пол, заломили руки за спину и надели наручники, а когда он потребовал объяснений, ударили по лицу. Терезу грубо оттолкнули на кровать, а его забрали, даже не дав одеться. Йозеф не понял, зачем ему надели мешок на голову, он пытался вырваться, упал и пересчитал ребрами ступени. Его бросили в грузовик, долго куда-то везли, потом вели вниз по каменным ступеням (он почувствовал их холод босыми ступнями), втолкнули в камеру и только там сняли мешок и наручники.
Запачканная кровью пижама порвалась в нескольких местах, ужасно хотелось пить.
«Где я допустил ошибку?» – снова и снова спрашивал себя Йозеф, пытаясь понять, чем мог спровоцировать подобное обращение. Он до боли в висках копался в памяти в поисках мелких прегрешений, совершенных когда-то давно дурных поступков и никому не интересных постыдных секретов. Искал – и не находил.
Дверь камеры со скрипом открылась, и Йозеф встал – как по команде, но без команды. Полицейский кивнул: «На выход!» – и они пошли по темным коридорам с железными дверями по обеим сторонам. «Наверное, камеры…» – подумал Йозеф. Кабинет для допросов находился в конце бесконечного туннеля – большое прямоугольное помещение со стенами коричневого цвета, тусклым светильником под потолком, стоящим в центре черным деревянным столом и двумя железными стульями.
Первым следователем оказался офицер лет пятидесяти, тучный пузан, чем-то похожий на индюка. «Мне нужно взять себя в руки, – подумал Йозеф, – убедить его, что…» Следователь не поднял глаз от лежавших на столе бумаг. Полицейский в форме сидел за столом у стены и заполнял журнал, другой охранял дверь.
– Слушаю вас, Йозеф Каплан, – произнес толстяк, не глядя на арестанта.
– Почему со мной обращаются подобным образом?
– А вы не знаете?
– Думаю, произошло недоразумение.
– Почему все, кого мы арестовываем, держат нас за болванов?
– В чем меня обвиняют?
– Хотите сказать, вам это неизвестно?
– Нет.
– Значит, вы чисты? Как, впрочем, и все, кто сюда попадает. Мы, стало быть, хватаем невинных людей, то есть плохо исполняем свои обязанности?
– Ничего подобного я в виду не имел.
– Значит, вы признаетесь.
– Повторяю, я не знаю, что мне инкриминируют.
– Ну вот, вы снова оскорбляете нашу службу. Считаете наши действия произволом, а нас – ограниченными дуболомами, допустившими очередную ошибку.
– Какие обвинения против меня выдвигают?
– Мы следим за вами не один год, Каплан, и давно бы арестовали, если бы не ваши высокопоставленные сообщники.
Офицер поднял голову, и Йозеф смог его рассмотреть: двойной подбородок, мешки под глазами, торчащие из ноздрей волосы («ну чистый кабан…») и желтые зубы.
– Назовите имена, – чеканя слог, потребовал дознаватель.
– У меня никогда не было и сейчас нет никаких сообщников, и я не совершил ни одного противоправного действия.
– Не держите нас за идиотов, мы хорошо осведомлены о ваших делах.
– У меня и в мыслях не было недооценивать вас.
– Вот и отлично, я рад, что вы готовы сотрудничать.
– Мне нечего сказать.
– Напрасно вы заставляете меня попусту тратить время.
Офицер подал знак, и стоявший у двери полицейский подошел к Йозефу.
– У меня сильно болят плечо и локоть, – сказал Йозеф, – боюсь, сломана кость. Я должен показаться врачу.
– Вы ведь врач, не так ли? Вот и проконсультируете сами себя.
Следователь углубился в бумаги.
В начале дня Хелена, Тереза и Людвик пришли в приемную Службы государственной безопасности. Дежурный предложил им сесть и ждать своей очереди, мимо ходили сотрудники, но никто не обращал на них внимания. В 18.00 Людвик не выдержал и снова подошел к окошку в надежде узнать хоть что-нибудь; сменившийся полицейский куда-то позвонил и велел ему вернуться на место. Через три часа им предложили уйти, Хелена возмутилась и потребовала встречи с лейтенантом Суреком. Офицер сделал еще один звонок, повесил трубку и приказал им немедленно покинуть помещение. Они оказались на пустынной в этот час Бартоломейской улице, ничего не добившись и даже не выяснив, содержат Йозефа во внутренней тюрьме или в каком-то другом месте.
Когда Йозефа привели на очередной допрос, стула в кабинете не оказалось, и он остался стоять, хотя едва держался на ногах от усталости. За столом сидел моложавый офицер, вид у него был вполне добродушный, и Йозеф подумал, что будет лучше не раздражать его. Он не помнил, когда последний раз брился, пижама, в которой его забрали из дому, была омерзительно грязной, куртка держалась на одной пуговице. Дознаватель посмотрел на часы, поморщился и смерил заключенного брезгливым взглядом:
– От вас воняет дерьмом!
– Боюсь, что так. В камере нет даже раковины – только сток для нечистот.
– Не понимаю я вас, Каплан. Запираетесь, тянете время. Признайтесь – и покончим со всем этим.
– Я ничего не нарушил.
– Значит, мы лжецы и садисты.
– Я лояльный гражданин и уважаю законы моей страны.
– У нас есть доказательства вашей вины.
– Так предъявите их.
– Мы провели расследование и нашли свидетелей.
– В чем меня обвиняют?
– Поговорим о Павле Цибульке.
– О Павле?
– Он был вашим другом?
– Да. Мы дружили, когда он жил здесь.
– Итак, вы признаете, что он сбежал и вы ему помогли, иначе откуда вам знать, что Цибульки нет в стране?
– Павел исчез, его тело не нашли, следовательно, это не несчастный случай.
Офицер повернулся к полицейскому, который вел протокол допроса:
– Запиши: обвиняемый признал, что состоял в дружеских отношениях с Павлом Цибулькой.
– Клянусь, я ничего не знал. Да, мы дружили, но мне было неизвестно, чем он занимается. Я в то время жил в Праге, был депутатом, он – в Софии, мы виделись дважды в год.